Украина в составе Польши в XVI в. Развитие украинского казачества.
О «казаках» в черноморских степях было слышно уже в XIV и XV вв., но это казаки татарские или неопределенной народности. Такие известия, где несомненно говорится об украинских казаках, имеются только с 1490 г. В 1492 г. крымский хан жалует¬ся, что киевляне и черкассцы разгромили татарский корабль под Тягиней, и великий князь ли¬товский Алек-сандр обеща¬ет поискать виновных сре¬ди казаков Украины. В следующем го¬ду князь Бог¬дан Глинский, черкасский староста, раз¬громил турец¬кую крепость Очаков, и хан называет этих людей казака¬ми. В уставной грамоте Киеву, выданной в 1499 г., упоминаются казаки, отправляющиеся из верхних городов в степи за рыбой и затем возвращающиеся оттуда через Черкассы и Киев с запасами свежей, вяленой и соленой рыбы. Занятия казаков были самыми разнообразными: в качестве степных промышленников, самовольных добытчиков и в качестве дружины пограничного старосты, отправляющегося с ними громить турецкий город. В таких ролях выступают они и по другим извес¬тиям начала XVI в.
Но вообще вначале казаки упоминаются редко. Это происходит оттого, что казачество было тогда только занятием, а не каким-нибудь особым классом людей. Идут в казачество мещане, крестьяне, старостинские слуги, бояре и шляхтичи. Но еще очень мало было людей, которые совсем отдавались бы казачеству, которые были бы только ка¬заками, а не чем-нибудь другим. Да и вообще по Днепровскому пути от Киева на юг, где оседало казачество, населения в то время было очень мало.
В позднейших преданиях с казачеством ближайшим образом связываются имена некоторых пограничных старост и наместников, как его творцов, вождей и организаторов - в особенности Осташковича, бывшего наместником каневским и черкасским с 1510-ых гг. и до самой смерти в 1535 г., и Предслава Лянцкоронского, в то время занимавшего староство хмельницкое на Подолии. Они попали затем в реестр гетманов казацких, в качестве первых гетманов, но в действительности были только пограничными старостами, пользовавшимися в походах в степи на татар и на турецкие города услугами местного казачества, т.е. людей, занимавшихся пограничной войной с татарами и турками; такая мелкая, партизанская война и обозначалась «казацтвом». Ею занимались почти все пограничные старосты, начиная вышеупомянутым Богданом Глинским, а также различные пограничные старосты из украинцев и даже из поляков (помещиков подольских), под главным предводительством наибольшего мастера такой пограничной борьбы - Константина Острожского. Настоящими казацкими предводителями они не были и даже сильно давали себя чувствовать казачеству, облагая казаковавших большими поборами за право ходить в степные уходы, отбирая у них добычу и пр. Но о них в источниках того времени все-таки больше известий, чем о настоящих казацких вождях, о которых встречаются только случайные упоминания, как о предводителях смелых походов на татарские улусы, на турецкие города, как, например, Карпо Масло из Черкасс, Яцко Билоус из Переяслава, Андрушко из Брацлава и Лесун, упоминаемые в известиях 1540-х гг. Современные летописцы не интересовались их действиями, и погром Очакова Карпом и его товарищами даже не упомянут у них. Между тем, поход Лянцкоронского на Очаков, походы Дашковича на татар приобрели громкую известность, и поэтому позднейшие историки казачества сочли их первыми казацкими выступлениями, хотя современники, рассказывая о них, даже не называют их казаками - это имя лишь позже было приложено к этим походам и их вождям.
Настоящее казачество - это были не пограничные старосты, не молодые панычи из аристократических домов, для моды и репута¬ции или просто для развлечения принимавшие участие в «казацких» походах в степи на татарские улу¬сы. Настоящие «кад¬ры» казачества составлял убогий по¬граничный украин¬ский люд, от¬важно промышляв¬ший и все более превращавший его в свое постоянное ремесло. Он ста¬рался всячески ос¬вободиться от стес-нительной власти пограничных ста¬рост и их замес¬тителей, всевласт¬но правивших поднепровскими и побужскими замками. Здесь ему было стеснительно и тя¬жело; восстания, поднимавшиеся против старостинских притеснений, оканчивались обыкновенно неудачей, так как мало еще было тут военного казачье¬го элемента. Не имея возможности свободно организоваться в пограничных городах, или, как тогда называли, «на волости», это свободное казачество чем дальше, тем глубже зарывалось в сте¬пях и устраивалось в них, создавая там свои казацкие гнезда. В 1550-х гг. старосты уже жаловались на уменьшение доходов от уходов, так как казаки поселяются в степях на постоян¬ное жительство и живут там беспрерывно, «на мясе, на рыбе, на меду из пасек, и сытят там себе мед как дома», не платя ничего старостам. Правда, тяжела и горька была эта степная жизнь, не раз приходилось терпеть голод, погибать от холода или пробиваться из степей к ближайшему замку, отдаваясь в руки старостинским слугам. Не раз пропадали бесследно эти казаки в степях, неожиданно застигнутые татарским нападением.
В таких суровых условиях не могло развиваться панское казачество, а только простонародное – из того народа, которого «на волости» так угнетала панская неволя и старостинская власть, что он готов был претерпеть всю эту степную беду - лишь бы жить на свободе. Оно держалось в степях, и все прочнее основывалось в них. Казаки ставили себе для безопасности от татар «городки» и засеки или «сичи» в подходящих местах, соединялись в более значительные отряды, превращались в большой казацкий союз, господ¬ствовавший над всем так называемым «Низом Днепровским». Цен¬тром его делается Запорожье, побережье Днепра ниже порогов, удобное тем, что вследствие своей отдаленности было совершенно недоступно литовским и польским властям, а с другой стороны, благодаря непро¬ходным плавням, бездонным трясинам и массам камыша, оно было вполне обеспечено и с моря от турецких галер. В 1550-х гг. один из украинских князей Дмитрий Вишневецкий, участвуя в казацких предприятиях, делает первую серьез¬ную попытку к созданию постоянного укрепления на Запорожье, кото¬рое бы служило прочной точкой опоры для всего казачества, и стре¬мится создать из этого последнего политическую силу, с которой бы считались соседние державы и правительства. Начав в 1540-х гг. с обычного панского казакованья, как другие пограничные шляхтичи, он и позже не оставлял своих связей с казачеством, как это делали другие, чтобы заняться панскими занятиями. Наоборот, ближе разобравшись в украинских делах, он решил связать свою судьбу с Низом и его казачеством. Прежде всего он задумал построить за порогами крепость, которая бы служила опорой против татар и помогла бы казачеству овладеть вполне Днепров¬ским Низом, изгнав оттуда татар и турок.
Мысль о сооружении такой крепости на Низу не раз высказывалась уже и раньше. Еще в 1520-х гг. украинские старосты и наместники советовали правитель¬ству взять на свою службу казаков и поставить казацкий гарнизон на Низу против татар, но тогда не нашлось денег для осуществле¬ния этого плана, и так из него ничего не вышло. Затем в 1530-х гг. напоминал польско-литовскому правительству этот проект Дашкович и советовал для защиты Украины построить на Запорожье замки и держать там казацкие гарнизоны. Из этого также ничего не вышло, но теперь то, чего не могло осуществить правительство, взял на себя и дей-ствительно выполнил украинский пограничник. Дмитрий Вишневецкий около 1552 г. действительно устроил замок на острове Хортице и поместил в нем казацкий гарнизон. Просил при этом помощи у великого князя и короля Жигимонта - Августа военными и всякими другими припасами и одновременно старался войти также в соглашение с Турцией. Он ездил сам туда, вероятно, добивался, чтобы Турция приняла его под свое покровительство и не брала под свою защиту татар, не вмешивалась в борьбу с Крымом, задуманную тогда Вишневецким. Договорился ли он до чего-нибудь с турками, неизвестно, но от польско-литовского правительства добиться помощи, во всяком случае, не успел. Для таких предприятий там никогда не оказывалось средств, да и татар боялись раздражать и даже думали как-нибудь сманить Вишневецкого с Запорожья и выслать его с казаками на какой-нибудь другой театр войны.
Тогда Вишневецкий обратился к московскому правительству, развивая мысль о желательности примирения Москвы с Литвой, чтобы совместными силами уничтожить Крымскую Орду, разорявшую и литовские и московские владения и еще получавшую ежегодную дань от обоих государств! По его совету, московское правительство решило напасть сообща с казацкими силами на Крым и в 1556 г. выслало своё войско; это последнее, соединившись на Днепре с казаками, напало на крымские города Аслам-Кермен и Очаков. Однако замков взять ему не удалось, только перебито было и захвачено в неволю много татар и турок. Это рассердило хана, и он решил непременно уничтожить новое казацкое гнездо.
Прежде всего он послал к Вишневецкому, приглашая его к себе; когда же тот это «приглашение» отклонил, хан со всем войском двинулся на завоевание хортицкого замка. Три недели осаждал он его со всей ордой, но не сумел взять и ушел ни с чем. Уведомляя об этом короля, Вишневецкий просил прислать ему людей и оружия, но король боялся соваться в это дело. Между тем хан к лету двинулся снова, уже не один: пришло на лодках турецкое войско, пришла помощь молдавская, осадили Хортицу, и Вишневецкий не мог удержаться, не хватало провианта, казаки начали разбегаться, и он должен был отступить к Черкассам.
Увидев, что помощи из Литвы ему не дождаться, Вишневецкий явился в Москву, чтобы побудить ее к соглашению с Литвой о совместной борьбе с Крымом. Время для этого действительно было благоприятное. В 1561 г. московское правительство поручило Вишневецкому двинуться с московским войском на Крым; хан не осмелился выступить против Вишневецкого и увел всю орду в Крым за Перекоп. Вишневецкий остался на лето в Аслам-Кермене и собирался идти отсюда с казаками и московскими силами внутрь Крыма, за Перекоп. Но из Москвы его отозвали - не хотели оста¬влять его на Днепре, послали в Крым своих московских воевод, а Вишневецкому поручили произвести нападение на Крым с Кавказа, а по¬том и вовсе отказались от мысли о борьбе с Крымом. Соглашение между Литвой и Москвой не состоялось - наоборот, литовское и мо¬сковское правительства вскоре вовсе разошлись из-за Ливонии, между ними завязалась война, и они снова наперерыв начали заискивать перед крымским ханом и настраивать его против своего врага.
Вишневецкий убедился, что и в Москве ничего не добьется, и возвратился обратно на Украину. Затем он вмешался в молдавские междоусобия и отпра¬вился туда с казацким войском; его призвали туда молдаване, но затем изменили, и Вишневецкий попал в плен. Его отослали в Стамбул и гам убили. На Украине и в соседних землях ходило много рассказов об этом неожиданном конце смелого пограничника. Рассказывали, что Вишневецкий был повешен турками за ребро на крюк и висел так три дня, но не жаловался и не просил пощады, а наоборот, насмехался над турками и им назло поносил Магомета, так что те, не выдержав, застре¬лили его и этим сократили его мучения. Украинская песня сохранила во¬споминание об этих и других рассказах, воспев Вишневецкого под именем Байды, в виде гуляки-запорожца, каким-то образом попавшего в Цареград.
Так Вишневецкий погиб, не осуществив своих планов. Но деятельность его не прошла бесследно. Осуществляется его мысль о созда¬нии прочной точки опоры за порогами в позднейшей Запорожской Сечи, ко¬торой он был как бы духовным отцом. Во всей позднейшей казацкой политике заметны отзвуки смелых мыслей Байды о возможности для казачества, опираясь на Литву, Москву, Молдавию и даже самую Турцию, играть самостоятельную политическую роль и развивать свои силы, пользуясь сов¬падением своих интересов с интересами то одного, то другого государства.
Вторая половина XVI в. была временем, когда казачество необычайно быстро растет, организуется, сильно расширяет свой полити¬ческий горизонт, сферу своей деятельности. И в этом сказывались влияния не только благоприятных внешних обстоятельств, сообщив¬ших казачеству значение, высоко поднявших его в глазах украинского населения и его соседей и неизмеримо усиливших его небывалым прито¬ком свежих сил. Произошла большая перемена и в настроениях самого казачества, в его самосознании, в том, что от прежнего непритязательного «луплення чабанив татарских» оно перешло к широким политическим планам, к чрезвычайно смелым предприятиям.
Можно себе представить, какое впечатление производила на современников горсть казачества, не располагавшая ни крепостями, ни достаточными запасами оружия, ни денежными средствами, и тем не менее смело бросавшаяся на басурманскую гидру, раздиравшую Украину, пившую кровь ее населения и соседних государств и наводившую непреодолимый страх на эти последние, доселе счи¬тавшие себя сильными, победоносными, могущественными. Не только Украина, но вся Восточная Европа, все соседние земли жили под тяжелым впечатлением турецких завоеваний, которых никто не мог остановить, и татарских опустошений, превративших всю Восточную Европу в сплошной невольничий загон, из которого татарские отряды свободно и невозбранно гнали табуны пленников на крымские рынки и наполняли невольниками Турцию, Италию, Фран¬цию, Испанию, Африканское побережье, почти весь мир того времени.
«Торгуют невольниками но всем городам Крыма, больше всего в Кафе, - пишет литовский писатель середины XVI века. - Случается, что целые толпы несчастных, проданных в неволю, гонят прямо с рынка на корабли, так как город лежит при удобной морской пристани, а поэтому Кафу можно назвать не городом, а ненасытной, отвратительной бездной, пожирающей нашу кровь».
Мысли о пленных, невольниках, об их неслыханных безысход¬ных страданиях, об их тоске по родине овладевают современным творчеством, отодвигая на дальний план все другие темы. Чело¬век стал игрушкой судьбы, которая в один миг превращала могу¬щественного владельца в несчастного невольника, благочестивых хри¬стиан - в басурман-ренегатов, бросала сестру в объятия оту¬реченного брата, старую мать в неволю ее сына, обасурманившегося и забывшего родной край.
Неизмеримой силой напряженного народного чувства эти образы, как неотступные привидения стоявшие пред воображением людей, перешли через десятки поколений в нашу эпоху, чтобы дать нам понятие о страшных, угнетающих образах, под впечатлением кото¬рых жило, во власти которых находилось украинское население того вре¬мени. Это невольничьи псалмы, как их называли украинские кобзари…
И вот неожиданно против этого страшного, неодолимого врага встает голяк – казак. Голое и босое казачество смело набрасывается на басурмана, успевшего превратить в организованный промысел свою охоту за невольниками: богатые татары и турки из черноморских городов дают деньги татарской бедноте на лошадей и с лихвой возвращают их себе потом невольниками. Казачество изгоняет этих татарских промысловцев, рассеивает их табуны и стада, которыми они заняли степь, разоряет черноморские города, турецкие и татарские поселения и невольничьи рынки и освобождает невольников.
Это производило потрясающее впечатление, в особенности среди простого народа, так, казалось, уже бесповоротно забитого и задавленного. Производили впечатление не столько более ранние походы, когда казаки шли, завербованные старостами или богатыми пограничниками, а позднейшие казацкие экспедиции, начинающие развиваться в особенности с середины XVI в., своими средствами, не только без панской помощи, но и вопреки суровым запретам администрации и правительства. Правда, туркам, да и самому литовскому правительству случалось узнавать, что, несмотря на все эти запрещения, пограничные старосты, магнаты и их агенты все-таки содействуют казакам и покрывают их походы, делясь с ними добычей, как турецкие купцы с татарами. Но эта помощь или покровительство было явлением второстепенным и роли в казацких походах не играло и на развитие их не влияло.
Народ уверовал в казацкую силу. Казаки сделались его героями, воспевались в песнях, вырастали в преданиях в сверхчеловеческие образы. И вместе с тем, как население проникалось верой в несокрушимую силу казачества, в казацкие ряды стремилось все больше народу, все увеличивалось число людей, которые становились казаками на всю жизнь, и только казаками. Росло и обособлялось отдельное казацкое сословие. И совсем того не желая, содействовало этому и правительство своими запрещениями казацких походов и различными попытками остановить их.
Сначала правительство следовало советам местных старост, мечтавших при помощи казачества повести решительную борьбу с Ордой, расположить казацкие гарнизоны на Низу и остановить ими татарские нападения. Но затем, когда Орда начала жаловаться на казацкие нападения и оправдывать свои набеги тем, что татары отплачивают лишь на казацкие набеги, это произвело в правительственных кругах впечатление. Начиная с 1540 г., литовско-польское правительство начинает усиленно внушать своим старостам и наместникам и погра¬ничным магнатам, чтобы они никоим образом не помогали каза¬кам, проектирует составление казацких списков и поручает их надзору администрации, запрещает пропускать казаков в степи для добычничества, приказывает тщательно следить, с чем возвращаются они из степей, и тех, у кого окажется татарская добыча, наказывать самым строгим образом.
Но пограничная администрация и шляхта слабо исполняли эти распоряжения, так как были убеждены, что татары только ссылаются на казаков, и если чем можно остановить нападения Орды, так только развитием казачества. Поэтому они сквозь пальцы смотрели на казацкие походы - правда, отбирали за то у казаков лучшую добычу. А если принимались действительно стеснять казаков, то это имело только тот результат, что казаки еще меньше держались замков, еще глубже зарывались в степи. Переписать их и взять под надзор не удалось, да и мало еще было таких, которые действительно были бы только казаками и ничем больше; во время переписи 1552 г. в днепровских замках таких казаков не насчитали и пятисот чело¬век, а в казацкие походы ходил разношерстный люд: мещане, крестьяне, бояре, помещики. Однако правительство не оставляло своего намерения обуздать казачество и в конце концов решается с этой целью организовать особую администрацию. Когда в 1560-х гг. турки возобновили свои жалобы на татарские нападения и угрожали войной Литве и Польше, король послал казакам предписание, чтобы они вышли с Низа и явились в пограничные замки: там им найдется служба и за службу будет назначена плата, а организация казачества была поручена коронному (польскому) гетману (как раз в это время Киевская земля была присоединена к Польше). Гетман учредил особого начальника и судью для надзора за порядком среди казаков, как тех, которые были приняты на королевскую службу и содержание, так и тех, которые оставались в прежнем состоянии.
Порядка от этого, однако, не прибавилось, так как и взятым на королевскую службу казакам жалованье не платилось, а главная масса казачества осталась вне этого королевского казачьего полка и должна была промышлять о себе как умела. Поэтому пограничная война продолжалась очень оживленно. Татары набегали, казаки им отплачивали, нападали нa татарские кочевья и турецкие города, вмешивались в молдавские смуты, идя путем, указанным им Вишневецким. На его место появился другой вождь из волынских князей, Богдан Ружинский, также поддерживавший сношения с Москвой и получавший оттуда средства для борьбы с Ордой; эта борьба прославила его имя на Украине, а героическая смерть его под Аслан-Керменом вызвала общие сожаления.
Среди предводителей, водивших казаков на Молдавию, в особенности прославился Иван Подкова, захвативший молдавское господарство в 1577 г. Полякам удалось потом его схватить, и ему отрубили голову во Львове, для успокоения турок, но это не отбило охоты у казаков от дальнейших таких походов.
Польское правительство посылало письма казакам, запрещая такие походы, грозило наказаниями, назначало все новых начальников и приказало им набирать казаков в королевскую службу, чтобы эти служилые казаки сдерживали от наездов на турецкие земли остальное казачество. Особенную известность среди этих распоряжений приобрела так называемая реформа Стефана Батория: от нее выводили различные позднейшие казацкие учреждения, вводить которые Баторию и не снилось. В действительности его распоряжения мало чем отличались от предыдущих и позднейших, издававшихся королями для поддержания порядка среди казаков. Никакого порядка они не приносили, а приводили к совершенно иным последствиям.
Назначая над казаками особых начальников, правительство одновременно исключало их из ведения обычных властей: старост и органов городского управления. На этом основании казаки делали вывод, что раз кто-либо принадлежит к казачьему званию, над ним нет иной власти, кроме казачьей. Но при этом они признавали над собою власть не тех начальников, которых им назначало прави¬тельство, а своих выборных.
Правительство принимало на службу казаков и обещало платить им жалованье (хотя обыкновенно не платило). Все казаки ссылались на то, что они служат королю, составляют королевское войско и на этом основании добивались тех же прав, какими пользовалось польское войско, или какие фактически присваивало себе казачество.
Ссылаясь на королевские постановления, и по-своему истолковывая их в свою пользу, казаки на этих королевских распоряжениях, издававшихся для усмирения казачества, основывают свои претензии на разные льготы и привилегии. Чем дальше, тем больше развиваются и укореняются поня¬тия, что казак должен быть человеком свобо¬дным, никому не подвластным, не обязан¬ным ни каким повинностям, кроме борьбы с пограничными врагами. Кто пристает к казакам, тот уже тем самым становится свободным человеком, не зависящим ни от кого, кроме выборной казацкой власти. Эти свои права и претензии казаки отстаивают всеми силами, а так как их становится все больше и больше, и все на Украине боятся их и нуждаются в них для защиты от та¬тар, то постепенно казацкие права и претензии начинают признаваться и местными помещиками, и администрацией.
Так формируется в конце XVI в. казацкое сословие, казацкое звание, и масса народа начинает приставать к казакам, чтобы пользоваться правами и льготами казацкими. А казачество вместе с тем становится большой общественной силой и важным социальным фактором.
Как раз в тот момент, когда казачество начинает входить в силу и подымает голову, претендуя на разные права и привилегии, и под защиту «казацкого присуда» начинают обращаться мещане и крестьяне, чтобы избавиться таким образом от тяжелой помещичьей власти, произошли важные перемены в украинской жизни, широкой волной погнавшие украинский люд из Западной Украины в казацкие стороны, в казацкие ряды, неизмеримо подняв этим силы и значение казачества.
Первым важным фактом было создание более тесных связей Восточной или Поднепровской, Украины с Западной вследствие присоединения волынских, киевских и заднепровских земель к Польше в 1569 г. Эта крупная перемена явилась совершенной данностью не только для украинского общества, а и для самого правительства, и поэтому только с течением времени дала почувствовать свои последствия.
После того, как старый спор за Волынь утих, казалось, ничто не предвещало больших перемен в отношениях Литвы и Польши. Литовские магнаты были довольны сохранением связей с ней, но, с другой стороны, заботливо охраняли государственную самостоятельность великого княжества Литовского, отдававшую в их руки управление этим последним. В правление великого князя Александра литовские магнаты, пользуясь тем, что Польша тогда нуждалась в литовской помощи против турок, добились даже новой формулы унии: составлен и утвержден был обеими сторонами новый акт унии с пропуском слов о присоединении и инкорпорировании Литвы, имевшихся в старых актах унии. Великие князья литовские, будучи одновременно ими королями, тоже были заинтересованы в сохранении государственной независимости великого княжества Литовского. Они имели в виду, что для их династии самостоятельное существование великого княжества Литовского представляет существенные выгоды, так как великокняжеский престол переходил по наследству от отца к сыну, а в Польше шляхта ревниво следила за соблюдением избирательного принципа, и на ее выбор нельзя было полагаться, и лишь ввиду того, что великое княжество Литовское сохраняло своего великого князя, потомки Ягайло могли рассчитывать на польскую корону, так как этим совмещением налаживалась фактическая связь обоих государств. В таком положении дела находились до 1560-х гг. Но в это время наступает перемена в отношениях к этому вопросу. Король и великий князь Жигимонт-Август не имел сына и не надеялся уже иметь, так что династический интерес для него не существовал. Между тем в это время сильно удручала тяжелая и неудачная война с Москвой, и король думал, что в интересах Литвы надо связать великое княжество в одно государство с Польшей. И шляхта литовская, незадолго перед тем получившая голос в литовском сейме, также начала добиваться более тесного соединения с Польшей, чтобы получить от поляков помощь против Москвы и облегчить свои военные повинности; ожидала она также расширения своих прав и привилегий от соеди-нения Литвы с Польшей в одно государство, так как шляхта в Польше уже освободилась почти от всяких повинностей, а в великом кня¬жестве Литовском они были еще очень значительны. И вот одновре¬менно король и шляхта, сверху и снизу, начинают оказывать давление на литовских магнатов, чтобы они не противодействовали более тесному объединению Литвы и Польши. Начиная с 1562 г., король непрерывно созывает общие сеймы Польши и Литвы для осуществления этого объеди¬нения и производит всяческое давление на литовских панов. Но те упорствовали, пользуясь своим влиянием на шляхетских депутатов, не допускали их до непосредственного участия в переговорах и даже, сделав некоторые уступки на сейме 1564 г., взяли затем их на¬зад. Когда же на сейме, открывшемся в конце 1568 г. в Люблине, они заметили, что король, под влиянием своих польских советни¬ков, хочет настоять, чтобы литовские представители заседали вместе с поляками в общем сейме, литовские магнаты в ночь на 1 марта 1569 г. тайком выехали из Люблина, надеясь этим способом «сорвать сейм» и положить конец переговорам. Но дело приняло после этого такой оборот, какого они совершенно не ожидали.
Поляки, заметив во время переговоров, в каком затруднитель¬ном положении оказались литовские паны ввиду решимости короля довести дело до конца во что бы то ни стало, обращая внимания на настроение литовских кругов, решили не упускать такого удобного момента. Они представили королю, что литовские представители оставили сейм незаконно, оскорбив этим короля, и вопрос должен быть ре¬шен без них, заочно. Однако они решили поставить его теперь иначе. Ввиду упорства, с каким литовские магнаты отстаивали самостоя-тельность своего государства, польские политики сообразили, что полного упразднения Литовского государства и присоединения всех литов¬ских земель к Польше, в духе Кревской унии, достигнуть им не удастся. Ввиду этого они предпочли возвратиться к старому вопросу, поднимавшемуся уже раз в подобных же обстоятельствах по смерти Витовта: добиться присоединения к Польше галицко-волынских земель, не присоединенных тогда и оставшихся в составе великого княжества Литовского. После бегства литовских представителей они обратились к королю с предложением, чтобы прежде всего были присоединены к Польше Волынь и Подляшье, так как они принадлежали к Польше и только благодаря попустительству Казимира Ягайловича, бывшего одно¬временно королем и великим князем Литвы, литовское правительство присоединило эти земли к великому княжеству Литовскому. Это была неправда. Волынь поляки пробовали захватить несколько раз, но это им до сих пор не удавалось. Подляшьем стремились завладеть соседние польские князья Мазовецкой земли и, действительно, два раза полу¬чали его от литовских князей, но всего на несколько лет. Однако поляки привыкли смотреть на эту землю как на свою собственность, так как туда переселилось много мелкой шляхты из Мазовии, где было множество такой мелкой шляхты, почти такой же бедной и малоземельной, как крестьяне. Король в ответ на предложение польских сенаторов и депутатов заявил, что он вполне согласен с ними: Волынь и Подляшье действительно должны принадлежать Польше, и он сейчас же прикажет сенаторам и депутатам из этих земель, выбранным на этот сейм, чтобы они заседали в польском сейме. Такие приказы сейчас же были разосланы, но волынские и подляшские сенаторы не являлись. Только когда король объявил, что неявившихся к последнему сроку он будет наказывать отобранием поместий и должностей, эта угроза подействовала. Сенаторы явились, однако от присяги на верность Польше они все-таки всячески уклонялись, и лишь когда король повторил угрозу, что он с непокорными поступит по своему усмотрению, они принесли требуемую присягу и заняли места в сейме вместе с поляками. В конце мая с этим было покончено, и чего полякам не удалось добиться долгими война¬ми и различными уловками, достигли они теперь при помощи одних королевских указов, благодаря тому, что Литва ослабела из-за своего внутреннего раздвоения и пришла к этому времени в полный упадок. Украинские магнаты, в конце концов, не видели причин держаться Литвы во что бы то ни стало ввиду того, что литовские магнаты лишили их всякого участия и значения в политической жизни княжества.
Но когда поляки увидели, как легко удался их план и что литовское правительство, удрученное войной, имея против себя и короля, не решается выступать с оружием на защиту своих земель, у них еще более разгорелся аппетит к новым приобретениям, и они стали думать о присоединении остальных украинских земель. В этих намерениях поддерживали их и волынские послы, раз попав в состав Польши, они не могли желать, чтобы государственная граница легла между ними и другими украинскими землями. Прежде всего поляки решили присоединить к Волыни Брацлавскую землю, после отделения своего от Западной Подолии жив¬шую вообще одной жизнью с Волынью. Волынские паны занимали там должности, имели поместья и смотрели на эту землю как на неотде¬лимую принадлежность Волыни. На это предложение сейчас согласи¬лись и сенаторы и король: решено было включить Брацлавскую землю в грамоту о присоединении Волыни, как части Волыни. Король при¬казал брацлавским сенаторам и депутатам принести присягу Польше и занять места в польском сейме, и все это, после предыдущей исто¬рии с Волынью, пошло уже легко; через каких-нибудь две недели присоединение Брацлавской земли было делом оконченным.
Не так скоро наладилось дело, когда польские послы заговорили о присоединении Киевской земли: и ко¬роль, и много сенаторов воспротиви¬лись этому. Не потому, что не при-знавали за собой права на эту землю: об этом не беспокоились и по отно¬шению к другим землям, отделываясь первой попавшейся фразой. Их пу¬гали громадные пространства этой земли, открытой Москве и Крыму: защита таких огромных и в те вре¬мена еще почти совершенно незасе¬ленных земель требовала больших уси¬лий, больших расходов, непосильных для Польши с ее слабой финансовой организацией, с вечно пустой государ-ственной казной и совершенно ни¬чтожным войском. Поэтому король и сенаторы долго сопротивлялись, но в конце концов уступили под натиском польских послов, которых поддерживали волынские и брацлавские депутаты. 3 июня король сдался, заявив, что он решил при¬соединить Киевскую землю к Польше, и приказал киевскому воеводе князю Василию-Константину Острожскому, чтобы он принес присягу Польше, как киевский воевода. Этим же днем 3 июня была датиро¬вана грамота о присоединении Киевской земли, якобы тоже издавна принадлежавшей Польше!
Литовские паны, испугавшись, что так, пожалуй, разберут без них всю Литву, незадолго перед тем приехали обратно на сейм, но не осмелились протестовать сколько-нибудь решительно против отторжения от Литвы ее старых провинций. Они просили не отбирать от них больше ничего и не упразднять их государства совершенно - оставить хотя что-нибудь из их отдельности. Кое в чем их же¬лания были уважены; в остальном, чего им не удалось вымолить, литовские представители вынуждены были дать свое согласие. Было постановлено, что на будущее время Литва не будет уже выбирать себе отдельного великого князя, не будет иметь отдельных сеймов, а общие с поляками; но будет иметь своих отдельных министров, свою казну и свое войско.
После этого Литва потеряла всякое значение, как отдельное государство и сделалась частью Польско-Литовского государства. В составе княжества Литовского, после присоединения непосредственно к Киевской земли, из украинских земель осталась только земля Берестейская и Пинская. Из них образовано было воеводство Берестейское. Но теперь это уже не имело значения, так как после 1569 года, осталось очень мало разницы в строе и отношениях Польши и Литвы.
Кроме того, вне Польши остались: Северская земля, которой завладела Москва, теперешняя Буковина, принадлежавшая тогда Молдавии, и закарпатские земли, находившиеся под властью Венгрии (Угорская Русь). Однако Северскую землю Польша отвоевала у Москвы сорок лет спустя. Так, хотя ненадолго, почти вся Украина очутилась во власти Польши, под польским правом.
Присоединение к Польше украинских земель в 1569 г. имело значение в том отношении, что им завершилось переустройство общественного строя по польскому образцу. В западных украинских землях, ранее присоединенных к Польше: в Галиции и Подолии, в земле Холмской и Белзской этот процесс развился шлея раньше. Польское право и польский строй формально были введены там в 1434 г., но еще раньше польская шляхта, нахлынув туда, коренным образом перестроила все на польский лад. В украинских землях, входивших в состав великого княжества Литовского, право, общественный строй, все стороны жизни литовское правительство, начиная с унии 1385 г., также приближало и сознательно приноравливало к польским образцам. Литовский Статут – сборник законов великого княжества Литовского, впервые редактированный в 1529 г., в этой первой редакции оставил много из старого права украинских и белорусских земель, сохранившегося еще со времен Киевского государства. Но уже в другой редакции Литовского Статута, 1566 г., оно уже сильно видоизменено на польский лад, и в государственном устройстве и управлении великого княжества Литовского внесены важные изменения по образцу Польши. Однако и после этого в строе украинских земель, входящих в состав великого княжества Литовского, оставалось еще много отличий, которые были уничтожены или сглажены лишь с присоединением к Польше.
Правда, грамоты 1569 г., присоединяя их земли к Польше, сохранили кое-что из прежнего: «украинский» язык в местном делопроизводстве и в отношениях правительства с этими землями, прежнее право, а именно Литовский Статут 1566 г., поэтому был учрежден и отдельный апелляционный трибунал для этих земель. Но эти отличия недолго удержались, отчасти потому, что с присоединением к Польше сюда во множестве двинулись польские шляхтичи, занимавшие должности, разными путями приобретавшие земли и в конце концов фактически ополячившие здешнюю жизнь, как ополячили в свое время западно-украинскую. До 1569 г. в этих землях полякам нельзя было ни занимать должностей, ни владеть имениями; теперь же это стало возможным, и это было другое важное изменение, принесенное 1569 г.
Украинская жизнь была перестроена на польский образец и ополячена. Это была полная перестройка сверху донизу, не оставлявшая камня на камне в украинской жизни, и на самый низ ее были отброшены украинские элементы, не разрывавшие с своей народностью.
Князья и магнаты, имевшие до того весьма большое значение и державшие в своих руках все управление, теперь были уравнены в правах с рядовой шляхтой, хотя фактически они, конечно, и позже поднимались над ней благодаря своему богатству и влиянию и держали на службе у себя не раз целые толпы бедной шляхты. С шляхты были сняты налоги и военная служба, теперь она не знала почти никаких обязанностей и одновременно приобрела громадные права. Она одна законодательствовала на сеймах; она выбирала из своей среды судей и других чиновников; коронные земли раздавались только шляхтичам в пожизненное владение, и они управляли ими на положении помещиков, никто, кроме шляхтичей, не мог получить никакой светской или даже духовной должности. Шляхта правила всем, все направляла в своих интересах, и король должен был послушно исполнять ее волю. Власть королевская и вообще всякая публичная власть, была очень слаба; все было направлено к тому, чтобы обезопасить шляхетское сословие от каких бы то ни было притеснений. На шляхтича не было ни суда, ни управы. Он мог делать все что угодно, не боясь никакого наказания за самые тяжкие преступления, совершенные им даже против шляхтича же, не говоря уже о том, если потерпевший был не шляхтичем, тогда почти немыслимо было получить какое-нибудь удовлетворение. При общем бесправии и бессудности шляхта привыкла всего добиваться силой. Магнаты держали при своих дворах вооруженные дружины, между ними не раз происходили настоящие битвы, и все это опять-таки, всей тяжестью давало себя чувствовать нешляхте, отданной, можно сказать, вполне на волю шляхетского сословия.
Города, в прежнее время бывшие центрами политической жизни, утратили теперь в этом отношении всякое значение. С введением в них самоуправления по немецкому праву они исключались из общего строя земли, не будучи в то же время связаны между собой никакой организацией. Каждый город был сам небольшой отдельной республи¬кой, почти независимой в принципе, но на практике такое обособлен¬ное положение отдавало почти все мещанское сословие, без исключения, в полную зависимость от шляхетского управления или от помещи¬ков. На ход и направление законодательства мещане не могли иметь никакого влияния, так как не участвовали в сеймах; законодатель¬ство было в руках помещиков, шляхты, и последняя систематически ограничивала права мещан в интересах своего помещичьего хозяй¬ства. Все это в конце концов подорвало города и в культурном, и в экономическом отношениях, лишило край тех благ, какие при нормальных условиях могла бы дать ему городская жизнь, напол¬нило города, в конце концов, пришлым элементом, особенно еврей-ским, так как евреи лучше чем другие умели приспособиться к тому невозможному положению, в какое поставило мещан шляхетское хозяйство Польши. Украинское же население в городах было поста¬влено в особенно тяжелые условия, так как даже и признанными мещанскими правами мещане-украинцы не могли пользоваться вполне.
Еще более, однако, потерпело крестьянство, народная украинская масса. Старое рабство, так широко развившееся за последние столетия государственной жизни, правда, постепенно исчезало (в XV- ХVI вв. исчезло окончательно); но зато, собственно говоря, все крестьян¬ство очутилось в условиях, очень близких к прежнему рабству. Все крестьянство утратило право на землю: крестьяне считались сидящими на земле помещичьей или королевской. В конце концов, это было почти одно и то же, так как все королевские земли раздавались в пожизнен-ное владение шляхте, правившей ими так же, как правили своими имениями и помещики-собственники. Крестьянин был прикован к панскому поместью, где он родился, и лишен был права свободу передвижения: не только крестьянин-домохозяин, но и дети не могли отойти от своего помещика без его позволения; уходили тайком, но тогда за ними гнались и разыскивали, как дикого зверя, как невольника-беглеца прежних времен. Пан был властелином жизни и имущества своего подданного: мог его убить, отнять землю, имущество, наказать его как угодно, ни за что не отвечал, и даже нельзя было на него жаловаться - сам король не имел права вмешиваться в отношения между помещиком и его подданными (в этом отношении была до послед¬него времени значительная разница между правом литовским и польским). Присоединение украинских земель к Польше внесло в положение крестьянина значительную перемену к худшему). Только крестьяне королевских имений имели право жаловаться в королевский суд, но эти жалобы были связаны с большими затруднениями; суд находился в столице, судили в нем те же паны-помещики, а если решение было в пользу крестьян, то шляхтич-державец королевского обыкновенно не исполнял приговора суда, и поэтому крестьяне очень мало пользовались этим судом даже в Галиции, а из более отдаленных украинских провинций и вовсе не обращались к нему.
Таким образом, крестьянин был лишен в конце концов прав не только политических, но и гражданских, и просто человеческих, и для выхода из этого несказанно тягостного положения не оставалось никакого законного пути: не было для него никакого способа улучшить условия своего существования, кроме восстания или бегства, и этим последним крестьянство главным образом и пользовалось для облегчения своего положения.
Кроме полного бесправия и порабощения крестьянина, к которому его привело польское право уже в первой половине XVI в., вторая половина этого столетия принесла с собой еще чрезвычайно тяжелый экономический гнет, неслыханную эксплуатацию крестьянской рабочей силы. Постепенно развился спрос на хлеб и другие земледельческие продукты и повысил спрос на крестьянский труд для панских дво¬ров и фольварков. До того времени из Украины на запад вывозили главным образом только меха, мед, воск, рыбу, скот; начиная с XV в., гнали большие гурты волов в Силезию, и вол сделался в Западной Украине меновой единицей: считали на волов как червон¬ные золотые. Еще позже явился спрос на дерево в районе сплавных балтийских рек. Когда же леса здесь были истреблены, помещики, начиная со второй половины XVI в., принялись рубить леса для выво¬за, а еще более жечь на поташ и в самых отдаленных местностях; крестьяне должны были возить лес и поташ к ближайшим сплав¬ным пунктам, иногда за десятки миль. Наконец, в середине, а за¬тем еще более во второй половине XVI в. все более и более начина¬ет захватывать украинские земли вывоз хлеба: опять-таки прежде всего местности, ближайшие к сплавным балтийским рекам - Висле, Сану, Бугу, Неману, так как хлеб, как и лесной материал, шел только в балтийские порты и оттуда вывозился далее на запад, в Англию, Нидерланды, Францию, Испанию. Но по мере того, как спрос на хлеб увеличивался, и цены на зерно росли, его начинают подвозить и из более отдаленных местностей к речным пристаням.
Этот вывоз хлеба повлек за собой глубокие изменения в хозяй¬ственной жизни. До того времени не было спроса на хлеб, его сеяли столько, лишь чтобы прокормиться; поэтому помещики не вели большого пахотного хозяйства, не занимали под свои запашки больших пространств и не требовали от крестьян большой издельной работы, предпочитая денежные чинши и различные дани медом, мехами, скотом, овсом для господской конюшни и разным зерном. С участка земли, так называемого лана, или волоки (30 моргов, около 15 десятин), давался определенный чинш, определенные дани, и они были сравнительно устойчивы, возрастали медленно. Если крестьянский участок разделялся между несколькими членами семьи, разделялись и эти дани между но¬выми хозяевами, поэтому помещик не имел побуждений умышленно дробить крестьянские хозяйства: они были велики и многолюдны. Когда же явился спрос на хлеб, и выгодно стало сеять его на продажу, на вывоз, все это совершенно изменилось. Помещики увеличивают свои запашки, обрабатывают и засевают все большие и большие участки. Для увеличения своих запашек отбирают у крестьян их земли, переводят с больших участков на меньшие, дробят крестьянские хозяйства. Менее интересуясь чиншами и данями, они заменяют их барщинной работой на помещичьих запашках, а так как крестьянин обыкновенно меньше ценит свою работу, чем продукты ее - деньги и хлеб, то помещики, пользуясь этим, взамен небольших уступок в данях и деньгах совершенно непропорционально увеличивали барщину. Так как барщина отбывалась с хозяйства, независимо от размеров крестьянского участка, то помещики стараются увеличить число крестьянских хозяйств: отбирая у крестьян земли, присаживали «загородников» и «халупников», не имевших поля совсем или имевших его очень мало и не плативших чинша, а отбывавших панщину «пешо» (без рабочего скота). Вообще, помещики пользовались любыми способами, чтобы увеличить барщину, и она в Западной Украине, откуда главным образом вывозился хлеб, уже со второй половины XVI в. увеличивается чрезвычайно, так что в некоторых местах ее отбывали уже ежедневно, крестьянин не выходил из барщинного хомута, и жизнь его стала настоящим адом. И это заставляло здешнее крестьянство искать более сносных условий, уходя на восток.
В результате все эти обстоятельства: уничтожение границы между Галицией и остальной Украиной, развитие помещичьего хозяйства, прикрепление крестьян в Западной Украине, отбирание у них земель и обложение их непомерной барщиной гонят огромную колонизационную волну из Западной Украины, а также из Полесья в восточно-украинские просторы, еще недавно в переписях 1552 г. рисовавшиеся полной пустыней с разбросанными среди нее немногими замками. В последней четверти XVI в. и в первой половине XVII в. вид ее совершенно изменяется. Основываются города на недавних татарских дорогах, широко разбрасываются села среди недавних казацких уходов, появляются замки и замочки, контингенты помещичьих служащих и польское право и польские порядки надвигаются туда, где еще недавно неслись только дикие кони и шумел степной ковыль, десятилетия упорной борьбы казачества с Ордой не прошло бесследно. Онa ослабила татар и показала воочию, что с ними можно бороться, можно отстаивать оседлую колонизацию и хозяйственную жизнь. За казаками начинает двигаться земледельческое население, постепенно уходя все дальше и дальше от охранных замков. Правда, татарские набеги продолжались и дальше, приходилось хозяйствовать с большой осторожностью, чтобы среди своего хозяйства не попасть в татарский аркан. Путешественник Эрих Ляссота, проезжавший по пути к казакам в 1594 г. через брацлавские земли, рассказывает о неболь¬ших блокгаузах с бойницами, виденных им здесь: туда укрывались крестьяне, если их внезапно застигала орда, и отстреливались из этих бойниц; ввиду таких случайностей крестьянин отправлялся на полевые работы не иначе, как вооружившись ружьем и саблей, так как татары здесь сновали постоянно и никогда нельзя было чув¬ствовать себя в безопасности от них. И украинские народные песни со¬хранили память об этой обстановке, когда крестьянин на своем собст¬венном поле мог встретиться с татарином и очутиться в татарских руках. Но нужда делала людей отважными! Раздраженные неслыхан¬ным ростом панщины, согнанные со своих земель, крестьяне из Галиции убегали на Волынь и на Подолию, оттуда на киевское пограничье и в Брацлавщину. Чем далее на юг и восток уходили эти беглецы, тем более легкие условия крестьянской жизни встречали, но в конце концов слухи о вольных, совершенно свободных от поме¬щиков землях манили их в поднепровские и побужские, а затем и заднепровские пустыни. Они поселялись здесь, хозяйничая на военном положении под казацкой защитой, и сами каждую минуту готовые отбиваться вместе с казаками от татарской орды. Зато па¬хали сколько и где хотели, никого не спрашивая, устраивали себе пасеки и огороды, и поскольку судьба хранила их от аркана и стрелы татарской - жили в достатке и приволье.
Но скоро оказывалось, что напрасна была надежда этих беглецов на то, что хоть здесь наконец, на краю украинского мира, в соседстве татарских кочевок, они не встретятся с помещиками или их аген¬тами, экономами, десятниками, арендаторами и всякой панской челядью, так надоевшей уже на прежних поселениях. Оказывалось, что и здесь они сидят на помещичьей, а не божьей земле, и что здешний помещик только ждет, чтобы они разжились и укоренились, чтобы наложить на них то самое прежнее крепостное ярмо! Мечты оказыва¬лись несбыточными, паны и панщина шаг за шагом шли за своими беглецами «до последних земли».
Магнаты, помещики, шляхта, жившие ближе к этим восточным краям или занимавшие здесь должности, сами или через своих слу¬жащих очень рано стали замечать, что заброшенные побужские и поднепровские пространства начинают оживать, заселяться, становятся менее пустынными и дикими. Замечали, что сюда двигается народная волна с запада, и не замедлили сообразить, что она со временем мо¬жет создать большую ценность этим землям. Ввиду этого они начинают заблаговременно выпрашивать от короля пожалованья на эти пустыни или, если уже были у них налицо какие-нибудь хозяева, принуждают их продавать им свои права, а от короля получают подтверждение на владение. Все это были главным образом богатые и могущественные магнаты — гетманы, воеводы, в руках которых сосредоточивалась власть, войско, полки наемного люда, и они каждому решившемуся воспротивиться имели полную возможность в этих окраинах досадить так, что тот готов был не только от земли, а и от самого себя отречься. И раз такие магнаты предъявляли требование, чтобы владелец свои земли им «продал», тот вынужден ¬был отдать за такую цену, какую ему предлагали.
Первыми двигаются сюда местные магнаты, из соседней Волыни, так, например, один из князей Вишневецких, бывший старостой в Черкасах, вынудил наследников князей Глинских продать ему права на земли по р. Суле и выпросил себе у короля подтверждение на «пустыню, называемую р. Сула, р.Удай и р. Солоница», от московской границы до впадения Сулы в Днепр. Так возникли огромные поместья Вишневецких, где затем основаны были города: Лубны, Прилуки и др. Большие поместья приобрели князья Острожские, Корецкие, Збаражские, Ружинские. Позже выпрашивать у короля и другими способами приобретают поместья и разные польские магнаты: Жолкевские, Казановские, Потоцкие. Мелких помещиков они вытесняли отсюда, и таким образом со временем все эти бывшие пустыни собрались в руках могущественнейших магнатов, владевших ими или как собственностью, или на правax пожизненного владения, как старосты - державцы, управляя бесконтрольно и самовластно через своих агентов и не зная над собой никакой власти, никакого закона, никакого права, как настоящие «королевята», захватывая эти земли, они не спешили хозяйничать в них: давали людям время расселиться, обзавестись хозяйством; на первых не было даже разговора о податях и чиншах; владельцы довольствовались тем, что продавали здешние леса на поташ, отдавали в аренду рыбные ловли, мосты и гати, корчмы и мельницы, обязывая крестьян, чтобы не мололи где-нибудь у другого помещика и не забирали в чужих корчмах водку и пиво и сами не варили. Потом вводили подать со скота и пчел - десятого вола и десятый улей. Если сравнить с крепостным адом западных земель - это было очень скромно. Но крестьяне, ушедшие так далеко сквозь всевозмож¬ные препятствия и опасности и поселившиеся здесь под татарской угрозой - лишь бы уйти от панской власти и не быть ничьими крепостными, с боль¬шим неудовольствием принимали и эти пер¬вые панские требова¬ния. Тем более, что проходя по пути раз¬личные области Укра¬ины, они наглядно убе-ждались, как вслед за такими скромными требованиями неизбеж¬но появлялись более значительные, и в кон¬це концов вырастала самая настоящая бар¬щина. Поэтому не раз случалось, что среди крестьян в ответ на та¬кие скромные панские требования начинались волнения, крестьяне оставляли свои хозяй¬ства и брели во все стороны в поисках бес¬панской земли. А в конце концов увидев, что помещики и их приспеш¬ники следуют за ними всюду, крестьянство хваталось, как за един¬ственный выход, за казачество.
Выше уже было отмечено, что как раз в это время, под вли¬янием мероприятий польского правительства для водворения порядка среди казачества, предпринимавшихся при короле Сигизмунде-Августе, Стефане Батории и Сигизмунде III, слагается у казаков убеждение, что казачество все в полном составе несет службу польской короне и за эту свою службу не должно подчиняться никакой власти, кроме своей выборной казацкой старшины, не должно нести никаких обязанностей, кроме военной службы - ни государственных податей, ни каких-либо налогов в пользу помещиков, ни покоряться власти их или их суду. Наоборот, казаки считали себя вправе собирать в свою пользу с прочего населения все необходимое для одержания и военных надобностей, с мещан и крестьян помещичьих и королевских.
Кое -что из этого правительство признавало, но только за казаками, принятыми на королевскую службу, на государственное жалование и записанных в казацкий реестр. Однако оно все равно жалованья не платило, и реестровые, королевские казаки вследствие этого постоянно смешивались с остальным казачеством. Начиная с первого набора 1570 г., пра-вительство постоянно возобновляло набор казаков в 1578,1583,1590 гг., но это нисколько не помогало. Реестровые и нереестровые казаки одинаково воевали с Ордой, а правительство и его представители одинаково пользовались ими для своих военных надобностей. Поэтому казачество не допускало никакой разницы в «правах и свободах» между реестровыми и нереестровыми: кто казак и казацкое дело исполняет, должен быть свободным от всего и подлежать только казацкому суду. Кто отдался под присуд казачий и участвует в казацких походах - к тому уже никто не должен иметь никакого касательства ни помещик, ни староста, ни городские власти. Естественно, что когда сложился такой взгляд, мещане и крестьяне, не желавшие подчиниться претензиям и власти помещиков, начинают «казачиться». Они отдаются во власть казачьей старшины, объявляют себя казаками и перестают подчиняться помещику и исполнять какие-либо повинности. Если прежде много народа «казаковало», не спеша объявлять себя казаками, так как звание это было отнюдь не почетно, означало человека отпетого, лишенного общественного положения, то теперь, наоборот, люди, которых, собственно, очень мало привлекали воинские занятия, которым хотелось только свободно заниматься своим хозяйством, записываются в казаки, чтобы не подчиняться помещикам и старостам. Казаки того времени - это «непослушные» мещане и крестьяне. Нет подробных переписей местного населения ранее, чем с 1616 г., но они бросают достаточно яркий свет на предыдущие десятилетия и уясняют сущность этого явления. Видно, как неизмеримо возрастало заселение Восточной Украины с конца XVI в., как оно раздвинулось к самой московской границе на восток, до самых «диких степей» на юг, какая масса городов, местечек, сел и деревень явилась за последние десятилетия, и какое множество основалось в них «непослушного» народа, иначе говоря — казаков. Были города, где на несколько десятков «послушных» дворов жили сотни «непослушных», а все окрестности были заняты казацкими хуторами, не признававшими никакой господской власти, не несшими никаких повинностей.
Это тем сильнее бросается в глаза, что и от «послушных» помещики требовали очень немногого по тем временам; например, в некоторых местностях от мещан требовалось только, чтобы они несли военную службу (городов и местечек здесь было очень много, чуть ли не больше, чем сел). Казалось, было одинаково нести военную службу под казацким начальством или под командой местной адми¬нистрации - служба на месте давала даже несомненно меньше хлопот. Но люди, бежавшие сюда, чтобы избавиться от помещичьей власти, не желали иметь дела ни с ней, ни с ее - все равно, тяжелыми или легкими - повинностями, и они записы¬вались в казаки, чтобы не иметь дела с помещиками. Все равно условия быта были таковы, что весь этот край жил на воен¬ном положении, каждый должен был быть военным человеком и держать оружие в руках для собственной безопасности. По¬этому домовитые крестьяне и мещане с легким сердцем принимали на себя обя¬зательное участие в казачьих походах и подчинялись военной казачьей старшине, чтобы не знать уже над собой никакой другой власти.
Такой оборот народной жизни сооб¬щил казачеству новую силу и значение: оно становилось уже не просто бытовым явлением восточно-украинской жизни, а большой социальной силой, поднимавшейся против всего шляхетского строя Польского госу¬дарства, обещавшей народным массам избавление от него, а ему самому грозившей разрушением и гибелью. Но если такой оборот, с одной стороны, благоприятствовал росту казачества, сообщая ему необычайную силу притяжения по отношению к народным массам, то с другой - он приготавливал ему тяже¬лую борьбу с польской государственностью и шляхетским обществом. Польское правительство, и без того не согласное с тем распространи¬тельным толкованием казачьих прав и свобод, какое складывалось среди казачества, тем менее могло примириться с тем употребле¬нием, какое делали из этого толкования украинские народные массы, под покровом казачества уходя вовсе из-под помещичьей власти. Однако воспрепятствовать этому было очень затруднительно, так как такое оказаченное крестьянство и мещанство становится огромной, все растущей силой. Движение масс народных под казачий присуд чрезвычайно усилило казачество. За последнюю четверть XVI и первую четверть XVII вв. оно необыкновенно быстро растет и в численности своей, и в сознании своей собственной силы и значения.
Рост чисто военного казачества, этих стенных искателей приключений, для которых война была промыслом, а добыча источником пропитания, проявляется в частых и больших казацких походах. Казаки не довольствуются пограничной борьбой и мелким степным добычничеством, - захватывают все Черноморье своими сухопутными походами, а затем пускаются и в морские походы, сначала нападая на соседние крымские и дунайские города, а затем и на более отдаленные - окрестности Стамбула и малоазийский берег Черного моря. Известия об этих походах бедны, скупы и неполны и мало дают интересных подробностей. Скучно было бы год за годом перечислять эти нападения (тем более, что известны далеко не все), точно также и меры, предпринимавшиеся польским правительством для усмирения казачества, чтобы удержать его от новых походов. Если только правительство не отвлекало казаков каким-нибудь своим походом, неизменно получаются известия о том, что казаки предпринимают нападения на татар, турецкие города, Молдавию. Например, когда казаки были распущены домой с московского войны, куда их вызвало польское правительство после набора 1578 г., сейчас же получается татарская жалоба, что казаки разгромили на Самаре татарских послов, везших из Москвы деньги хану. К весне казаки собрались на Молдавию, сопровождая какого-то появившегося них кандидата на молдавское господарство. Баторий, опасаясь из этого войны с Турцией, приказал задержать казаков; тогда они захватили турецкий город Тягиню (теперешние Бендеры на Днестре), разграбили всю эту местность, забрали турецкие пушки и большую добычу, - говорили, что продали ее затем на ярмарке за 15 тысяч золотых. Войско королевское погналось за ними - они бросили пушки и убежали за Днепр. Чтобы успокоить турок, поймано было несколько десятков казаков, которые затем были объявлены главными виновниками, и им на глазах у турецкого посла отсекли головы. Приказано также было произвести новый набор казаков на королевскую службу, и действительно 600 казаков взято было на службу в 1583 г. Однако мера эта очень мало помогла, и уже в конце года казаки сожгли Очаков, причинив большие потери туркам. Король послал к ним своего посла, чтобы отыскать виновников, но казаки утопили его в Днепре.
Баторий умер, не успев наказать их за это; казаки же продолжали громить турок и татар. Они получали от Москвы казну за то, что воюют с татарами в ее интересах, а татарскому хану посылали передать, что готовы помогать ему в борьбе с турками, с которыми у него возникли тогда несогласия. Когда татары предприняли весной 1586 г. набег на Украину, казаки преградили им дорогу на Днепре, разгромили и вынудили возвратиться назад. Затем снова пошли на Очаков, взяли замок, влезли ночью на стены по лестницам, перерезали гарнизон и сожгли город. Затем двинулись снова на Молдавию, но господарь получил помощь от турок, и казаки от¬ступили. Вместо этого они вышли на лодках в море, приплыли к Козлову (теперь Евпатория), взяли на абордаж несколько турецких кораблей, разгромили город, разграбили несколько сот лавок. Подо¬спел татарский калга (старший сын хана), произошла битва, но казаки понесли лишь небольшие потери и ушли невредимо. Затем напали на Белго¬род (теперь Аккерман) и сожгли его. Раздраженный султан приго¬товился к большому походу, но казаки преградили дорогу и разгро¬мили татар, при¬шедших на по¬мощь туркам, ранили самого хана и перебили много татар; по¬сле этого и у турок пропала охота к походу, и они возобнови¬ли мирные от¬ношения, поста¬вив лишь усло¬вие, чтобы среди казаков был во¬дворен порядок.
Правительство снова сделало распоряжение набрать казаков на службу, на этот раз тысячу человек, с тем, чтобы этот полк стоял на Днепре и охранял границы. Одновременно оно велело вывести с Низа своевольных людей и не пускать на Низ и в степи, не продавать им никаких припасов и всех, уличенных в добычничестве, как можно строже наказывать. Но из этих рас¬поряжений опять ничего не вышло; взятым на службу казакам не платили жалованья, и они продолжали вместе со своевольными про¬мышлять добычничеством и походами на татарские, турецкие и мол¬давские земли.
Наряду с проявлениями такой военной казацкой энергии еще более важное значение имело распространение казачества на Украине. С тех пор, как казачество было оценено, как выход из крепостной зави¬симости, казацкий присуд начинает все более и более распространяться в глубину так называемой «волости», т. е. оседлого засе¬ления Украины. Казачьи отделы под предводительством своих гетманов, полковников и прочих атаманов располагаются среди панских поместий Киевского и Брацлавского воеводств, сначала на пограничье, затем и в более отдаленных местностях: из разных мест доходили жалобы на них со стороны помещиков, свидетельствующие об этом распространении казачества. Казацкие атаманы собирают контрибуции, разные припасы для нужд войска, устраивают налеты на имения помещиков, оказывающих им сопротивление, а окружающее население «казачится», присоединяется к казакам и не хочет более покоряться своим помещикам, поднимает бунты против властей и помещиков. Большую известность получило, восстание в Брацлавщине, где брацлавские мещане вместе с казаками захватили замок, забрали артиллерию и в течение нескольких лет жили, не зная никаких властей. Подобные случаи чрезвычайно раздражали шляхту, она взывала к правительству об усмирении казачества, бунтующего ее подданных. Но правительство занятое другими делами, не спешило с усмирением, и в течение нескольких лет юго-восточная Украина до самого Полесья, можно сказать, вся целиком находилась в руках казаков, в воле казацких атаманов, а из всевозможных столкновений здешних помещиков и властей с казачеством все сильнее и сильнее разгоралась настоящая война, и казаки уже без церемонии давали чувствовать свою силу и преобладание местному шляхетскому режиму.
