Древняя переводная статья. Была опубликована когда- то давным давнов альманахе "Ветер Странствий"





Когда я мысленно возвращаюсь к Британской Гималайской экспедиции 1977 года, то вспоминаю прежде всего Таки, носильщика племени балти, который после 20-километрового перехода через морену с ящиком в 23 кг извлек нз складок своих шорт, накидки и всевозможного тряпья 31 яйцо — и все без единой трещины. А восемью неделями позже восемь других балти поднялись по леднику Бьяфо до базового лагеря и с осторожностью Таки пронесли меня вниз по невероятно трудно-проходимой местности, причем мои разбитые ноги почти не ощутили толчков.
Еще раньше, в июне, здоровые, полные оптимизма мы вшестером прибыли в Балтистан для восхождения на Людоеда - самую высокую в районе ледника Бьяфо в Каракоруме вершину (7285 м). Она была обнаружена еще в 1861 году Годвином Остеном первым из европейцев изучавшим этот район. В 1802 году Конвей спустился по Бьяфо с ледника Гиспар и дал название вершине - Людоед . В 30-х годах нашего века тщательно исследовали весь район Эрик Шинтон и его товарищи. Было установлено и местное название горы — Байнта Брак, но альпинисты, похоже, предпочитают более короткое и красноречивое - Людоед .



В 70-х годах две британские и две японские экспедиции пытались покорить эту вершину, однако все четыре попытки окончились тогда неудачно из-за снежных лавин крутизны склонов и яростных бурь. Выше всех, на высоту 6500 м, поднялись за год до нас японцы по юго-западному склону. Над этой отметкой возвышалась 300-метровая гранитная стена, а за ней — покрытые льдами склоны, длинные гребни с карнизами, наконец, остроконечная скала самой вершины высотой 250 м. Взойти на подобную вершину было бы технически сложно даже в Альпах, а здесь, на высоте почти 7300 м, подъем превратился бы в гонки на физическое и умственное истощение в разреженном воздухе.
Весной 1971 года мы с Клайвом Роуландом осмотрели южный склон Людоеда . Нашей высшей точкой была тогда отметка 4860 м на леднике Узан Блак, где мы, увязнув в мокром снегу, застыли в изумлении при виде огромных скал по 2500 м с беспорядочными снежными скатами и ледяными стенами, столь характерными для южного склона Людоеда . Снизу гора некрасива коренастая, она завершается тремя маленькими, похожими на соски скалами. И все таки она не лишена изящества, которое ей придает Южный столб - каменный палец высотой 900 м. Я желал подняться на палец, Клайва явно привлекал юго-западный склон, где, казалось, мог бы пройти наиболее вероятный маршрут к вершине через гребни и снежные поля. Мы решили готовить оба варианта маршрута.
В окончательный состав экспедиции вошли шесть человек. Тат Брайтуайт и я собирались бросить вызов Южному столбу, а Крис Бонингтон, Ник Эсткуорт, Моу Антуан и Клайв Роуланд планировали восхождение по юго западному склону. К счастью, у нас не было лидера. Его роль была бы смехотворной в группе, все члены которой имели за плечами такой большой опыт экспедиций что могли все решать сообща. Участника впервые оказавшегося в экспедиции без лидера, подстегивала редкая возможность до всего доходить самому, бывшим же лидерам, думаю, дышалось легче без бремени ответственности за все и вся.
Однако отсутствие организованности было кажущимся, мы тщательно готовились к своим маршрутам. Тем не менее прекрасные планы группы оказались сорванными в самом начале подьема на Южной столб, когда большой камень упал Тату на ногу. С трудом перенесли мы вниз от основания столба (с высоты 5700 м) всю нашу провизию, снаряжение и специальную подвесную палатку. Так рухнули мечты которые мы питали в течение двух лет, о захватывающем дух подъеме при помощи двух веревок и спуске без веревок вообще. У меня еще был запасной вариант, Тату же оставалось только пережидать экспедицию я базовом лагере.
К этому времени второй раунд экспедиции уже начался. Крис, Ник Клайв и Моу поднимались, закрепляя веревки по ребру, ведущему к Западному седлу. Меньше чем за неделю они прошли от передового лагеря на высоте 5160 м до отметки 6О0О м на самом седле. Оттуда Крис и Ник направились с дневным запасом продуктов к вершине. Два других члена группы ре шил спуститься: Клайв - в надежде найти иной путь через западный гребень, а Моу — потому, что считал, что им необходимо дополнительное продовольствие и время для акклиматизации. Ник и Крис с седла перешли на южный склон. Пройдя по маршруту японской экспедиции 1977 года, они поднялись выше Южного столба, но через четыре дня нехватка еды, снаряжения, а также горная болезнь заставили их повернуть назад, когда до вершины оставалось 250 м. Однако перед спуском им удалось пройти вверх по крутому снежному склону к западной вершине. По пути к базовому лагерю через Западное седло они встретились с нами. Моу, Клайв, Тат и я как раз пытались подняться по западному гребню, начинавшемуся от 300-метрового жандарма. Крис снова воспрянул духом, он уговорил нас вернуться в базовый лагерь - отдохнуть и пополнить запасы провизии.
Через несколько дней Моу, Клайв и я вернулись на седло, а затем поднялись на его меньшее плечо и у основания 300-метрового жандарма разбили лагерь. Мы и не подозревали, что к этому времени Тат и Ник уже вышли из игры: у Тата распухла нога, а Ник никак не мог восстановить форму после неудачного восхождения с Крисом.
Итак, Крис покинул лагерь в одиночестве, зная, что мы будем ждать его у подножия жандарма. Когда мы ставили палатки в лагере у жандарма, я готов был отдать все, чтобы оказаться дома. Но уже через полчаса, отхлебывая в палатке горячий чай и любуясь через откинутый полог закатом солнца, понял, что нет на земле места лучше, чем здесь, на высоте 6700 м. Солнце тонуло в снежном озере, а над ним и дальше над ледником Гиспар серебряной лентой вытягивались облака. Один за другим вырисовывались ощетинившиеся скатами горные хребты, более близкие проступали резкими темными силуэтами, а дальние растворялись в желтой солнечной дымке. Когда же все вокруг погрузилось во тьму, лишь пик Нанга Парбат удерживал последние лучи солнца, возвышаясь над всеми остальными горами где-то в 250 км от нас. Я с волнением думал о завтрашнем восхождении, когда мы пройдем сколько хватит сил вверх по гранитной скале, а может быть, и перевалим через жандарм по пути, ведущему в неизвестность.
Следующие два дня мы неплохо потрудились на 300-метровом жандарме, прошли оба склона и трещины, закрепили на них в общей сложности 450 м веревок — все на высоте 6850 м. Затем спустились к палаткам, чтобы дождаться Криса, а 11 июля, уже вчетвером, вновь были на вершине жандарма и даже прошли выше, до отметки 6900 м. т. е. до основания Западной вершины. Переночевали в снежной пещере.
На следующий день переход по 65-градусному склону возглавили Моу и Клайв. Он был труден вдвойне из-за покрывавшего склон тонкого слоя пушистого снега. Моу и Клайв продолжили подъем по крутому кулуару до гребня Западной вершины. Мы же сделали привал, подкрепились, а потом медленно забрались на гребень и траверсировали вершину. Закончился день подготовкой большой снежной пещеры у основания длинной перемычки, соединяющей Западную вершину с Главной. Снег здесь был довольно глубокий, но лежал на ледяном склоне крутизной 50—55" что наводило на тревожные мысли.
Пещера была уже отрыта, когда мы вдруг осознали, что весь юго-восточный склон вместе с нашим новым пристанищем в любой момент может сорвать лавина. Мы углубили пещеру. Оставалось уповать на то, что лавины не будет (она сошла уже после нашего возвращения). В тот вечер мы приготовили обильный ужин из сушеного мяса, яблочных хлопьев и бесчисленных чашек чая. На случай снежной бури плотно закрыли вход в пещеру и безмятежно уснули на высоте 7000 м.
Утром мы с Крисом отправились прокладывать путь к началу вершинного взлета. Моу. который снимал по заказу Би-Би-Си фильм о наших "радостях и трудностях", должен был выйти вместе с Клайвом вслед за нами. Однако их ждало разочарование. "Когда мы поднялись на небольшое седло метрах в ста от вершины, — вспоминал потом Клайв, — стало ясно, что сегодня нам ее не покорить — уж больно долго Даг и Крис не возвращались с макушки Людоеда . В три часа дня мы начали спуск к снежной пешере. надеясь все же завтра взять вершину. Но судьба распорядилась иначе..."
Крис еще ощущал последствия своего первого неудачного восхождения. Двигался он неплохо, но идти первым предложил мне: ведь я был в лучшей форме. Я с рвением бросился вперед, однако после двух 50-метровых бросков вверх по скале и спуска по ее дальнему снежному скату на северном склоне вершинного взлета выдохся. Сойдя со снега, мы прошли вдоль диагонального разрыва ледника до гладкой на первый взгляд стены. Тут-то и наступил переломный момент восхождения.
Трещина, которую я обнаружил в стене и по которой прошел 25 м, внезапно сошла на нет. Пристегнув веревку к крюку, забитому в трещину. Крис спустил меня метров на тринадцать, чтобы я мог перейти маятником по стене к какой-нибудь другой трещине. Я раскачивался из стороны в сторону, постепенно увеличивая амплитуду и как бы галопируя по скале, пока не достиг удобной для подъема (как мне показалось) трещины. Я уже закладывал крюк, когда ноги мои соскользнули, и я с грохотом полетел вниз, нещадно ударяясь о стену. Крис удержал веревку. «Погалолировав еще немного, я дотянулся до трещины, укрепил в ней крюк, пристегнул к нему стремя и встал в него обеими ногами. После таких упражнений на высоте 7300 м я буквально задыхался. Крис слегка ослабил веревку, затем, подтягивая ее короткими рывками, помог мне подняться вверх по трещине. Здесь стена была менее отвесной, и я самостоятельно приблизился метров на пять к тому месту, где трещина, разорвав карниз, выходила на «крышу» стены. Я лез туда с помощью клиньев и второго крюка. Когда связывавшая меня с Крисом 50-метровая веревка уже кончалась, я забрался наконец на стену. Крис подошел ко мне на жумарах, и мы вместе траверсировали 20 м склона, затем перелезли через нависавший край на площадку вершины. На эти последние метров тридцать ушел остававшийся час светового дня, и, когда Крис оказался на вершине Людоеда , солнце уже село за Хунзой.
Не имея средств для устройства бивака, мы спешили вернуться в снежную пещеру. В тот день мы уже полазали на славу, да и восхождение было весьма разнообразным — настоящие показательные выступления с крутыми подъемами по скалам и льду, с переходом через Западную вершину и траверсом Главной.
Мы прошли немного вниз по хребту, покрытому мягким снегом, и остановились у скальною блока. Накинули на него петлю, закрепили обе веревки, сбросили их концы вниз к 50-метровой стене. Спускаясь по веревке, я вынужден был сильно отклоняться влево. В конце концов, когда оставались считанные сантиметры моей сдвоенной веревки, я достиг трещины. Упершись ногами в стену, я наклонился, чтобы пристегнуться к кольцу крюка. Затем ступил правой ногой вверх по граниту, но в сумерках нечаянно поставил ее на тонкий лед. Нога резко соскользнула, и меня понесло куда-то в сторону, в темноту.
Непостижимым образом меня все сильнее бросало из стороны в сторону. С каждым новым движением этого сумасшедшего маятника вопль ужаса вырывался из моей груди. Внезапно маятник замер — я с размаху налетел на склон в 30 м от трещины. Полетели очки, хрустнули кости.
Беглый осмотр показал: голова и туловище в порядке, бедра и колени целы, но как же трешат лодыжки при малейшем движении. Правую ногу я ощущал как-то по-особенному; перелом нижнего конца малой берцовой кости — поставил я диагноз, смутно представляя, что это такое. С левой тоже было неладно, вероятно, что-то с сухожилиями. Итак, меня ожидала новая игра с новыми, жесткими ограничениями! Я с любопытством наблюдал за собственными эмоциями: страха не было — предстояло слишком много работы. Я забил крюк в трещину, укрепил на нем пару катушек с тросом, отстегнулся от основной веревки и повис на тросах, пока Крис спускался ко мне.
- Ну как ты? — спросил он бодрым голосом.
- Сломал правую ногу и разбил лодыжку левой, — Ответил я.
- Ладно, попыхтим и доставим тебя вниз, — также бодро откликнулся Крис. — Держись, помирать еще рано!
Что верно, то верно: мрачные мысли тогда даже не приходили мне в голову. Ум работал предельно ясно, четко просчитывая каждый последующий шаг.
Мы продолжали спуск, пока были силы. Крис спустился по веревке на снежную площадку на гранитном валуне, а когда туда добрался я, меня уже ждала вырубленная в снегу ступенька. Впервые я опустил вес своего тела на ноги — они не выдержали, причем правая отозвалась жутким треском. Я оказался на коленях и так без особого труда спустился.
Вот, значит, как это будет», — мелькнуло в голове, И так оно и было — на четвереньках все семь следующих дней, — конечно, с помощью Криса, Клайва и Моу.
Крис и я вырубали на снежном скате своего рода лестницу, на ступеньках которой мы могли полулежать-полусидеть. Большую часть ночи мы сидели лицом к лицу, зажав между ногами ноги товарища и каждые полчаса массируя босые, ступни друг другу, чтобы вернуть их к жизни. Пригодился приобретенный двумя годами раньше опыт выживании на биваках Эвереста,
Ночь напролет я ныл и стонал, проклинал холод и себя за то что не взял спального мешка с пуховым одеялом. К тому же я опасался, что из-за внутреннего кровоизлияния кровь перестанет поступать в пальцы ног. При этой мысли я сразу обхватывал обеими руками ступни Криса и начинал их рьяно растирать. Крис понимал намек и отвечал мягкими массирующими движениями. В чередовании этих вспышек бурной деятельности прошла ночь. Мы начали спуск в 5.30 утра и через четыре длины веревки достигли снежного
пояса юго-восточного склона.
Моу и Клайв тоже не сидели сложа руки. Клайв -записал в дневнике: "Мы вышли с рассветом и встретили Криса на снежном скате. Моу продолжил подъем, чтобы помочь отставшему Дагу, а я становился в 60—90 м ниже и вырубил площадку, где мог бы приготовить Дагу что-нибудь горячее, Остаток дня ушел на обратный путь к пещере!.
Мы переночевали в пещере, а утром в последний раз ели сушеное мясо - у нас оставались только суп и чай. Легко понять тревогу, с которой мы вслушивались в завывания снежной бури, свирепствовавшей с самого утра. Надо было во что бы то ни стало спуститься в передовой лагерь, а то и ниже, иначе кислородный голод мог окончательно подорвать наши силы. Но прежде предстояло взобраться на 90-метровую скалу Западной вершины. Первым пошел Клайв. Продвинувшись за 45 минут на жалких 25 м, он, покрытый, включая очки и ресницы, коркой льда, повернул назад. Следующую попытку предпринял Моу и вернулся уже через 10 минут. Вокруг ничего не было видно, ветер сбивал с ног, не давал выпрямиться, не то что подняться но крутому склону.
На следующий день был сильный снегопад, но ветер поутих, и мы начали восхождение. Клайв шел первым, медленно прокладывая путь по безнадежно глубокому сыпучему снегу вверх по склону, крутизна которого достигала местами 60". Следующим по веревке Клайва поднимался Моу, за ним — я и Крис. Три часа ушло у Клайва, что-бы преодолеть 120 м, отделявших нас от Западной вершины, мы же забрались на нее лишь через семь часов. Спуск возглавил Моу он зачреплял веревки вниз по склону, а чтобы перетаскивать меня на горизонтальных участках, натягивал веревочные перила. Клайв замыкал процессию. В конце концов мы добрались до пещеры, где провели ночь три дня назад.
Погода была отвратительной, и никто не испытывал желания ждать в темноте на шквальном ветру, пока выгребут набившийся в пещеру снег. В итоге мы удовлетворились тесной норой с неким подобием входа. Эта ночь была самой тяжелой: промокшие, голодные, мы находились еще на высоте 7000 м с таким грузом, как я, мешавшим идти вперед, туда, где нас ожидал переход через 300-метровый жандарм. Что касается меня, то я мог выкарабкаться из своего почти безвыходного положения только при одном условии - научиться жить одним днем. Пусть смутная мысль о конечной цели - возвращении в базовый лагерь— витает на задворках сознания, я не имею права заглядывать в будущее дальше чем на сутки; я обязан верить, что если работа каждого дня будет выполнена чисто, то рано или поздно все решится в мою пользу.
На следующее утро мы в условиях усиливавшейся бури начали спуск, преисполненные решимости дойти до палаток, где еще оставался фунт сахара, которого нам так недоставало вот уже два дня. Тогда казалось, что ничего важнее быть не может. К тому же на пути от пешеры до палаток отдыхать было просто негде.
Спуск на четверенькам походил на кошмарный сон Мои ноги все время задевали за малейшие выступы, и я вскрикивал от боли. Только на крутых снежных скатах можно было вздохнуть с облегчением. Моу закреплял спусковые веревки и я скользил по ним вниз, прижимаясь к снене и согнув ноги в коленях, чтобы не касаться ступнями поверхности. Клайв не оставлял меня ни на минуту, он проверил мою страховку, вырубал ступеньки под мои колени, 6оролся с моим плаксивым настроением. Я был не прочь постонать, к тому же беспомощность подчас доводила меня до исступления. Но раздавался голос Клайва "Сколько можно ныть? Зачем тебе вообще сдались ноги?" - и еще что-то в том же роде. Вот так и начался спуск по 300 метровому жандарму.
На пути вниз произошел еще один несчастный случай — сорвался с конца одной из сдвоенных веревок Крис. К счастью, другая веревка была заложена Клайвом за камень и удержала Криса на склоне. Крис пролетел не больше пяти метров, но сломал два ребра и тяжело повредил правую руку. Он и раньше страдал от холода, а теперь с каждой минутой замерзал еще больше. Судьба сжалилась над ним, боль, которая потом долго будет его мучить, не сразу дала о себе знать. Мы представляли собой жалкое зрелище, когда добрались до палаток
Едва укрывшись от неистового ветра, мы кинулись к спальным мешкам. Долго и мучительно снимал я гамаши, ботинки, носки, чтобы помассировать пальцы ног, кровь в которые поступала с трудом — ведь мои ноги все время были согнуты в коленях. Еще хуже обстояло дело с пальцами рук, поскольку невозможно передвигаться на четвереньках так, чтобы перчатки оставались сухими, а остановиться и отогреть онемевшие руки не было времени Оставалось надеяться, что на меньшей высоте будет легче и в ближайшие несколько дней буря прекратится.
Спальный мешок Моу превратился в ком мокрых, грязных перьев, и он забрался погреться в нашу с Клайвом палатку. Мы достали колоду карт, но не столько играли, сколько убеждали друг друга, что к утру буря выдохнется и днем можно будет пер нести палатки на Западное седло. Сильнее всего тревожило нас состояние Криса: из-за раздиравшего горло кашля он мог говорить только шепотом, с каждым же новым приступом становилась все невыносимее боль в области ребер Утром он объявил, что ждать больше не может — у него, похоже, отек легкого. Однако обычных при отеке булькающих звуков Крис не слышал, скорее это начальная стадия воспаления легких Но все равно было бы безумием оставаться в таком состоянии целые сутки во власти снежной бури. Да и нас троих не прельщала перспектива борьбы с ветром при температуре ниже минус 30° Моу уже почти неделю не чувствовал пальцев ног, а у Клаива онемели руки. Все же мы решили переждать еще день. У нас было достаточно сахара на дюжину кружек чая, и, перейдя на сладкий чай, мы ощутили некоторый прилив энергии.
Ветер не унимался, и на следующее утро мы начали спуск к Юго-западному седлу. Я уже стал настоящим профессионалом в "коленколазании". Оказалось, что по особенно глубокому снегу спускаться на четвереньках даже удобнее, и часть пути я шел первым Моу наткнулся на старые веревки японской экспедиции, первые 150 м мы спускались по ним, а затем добрались до своей бывшей стоянки. На ней обнаружили немного вареного риса, граммов тридцать молочного порошка, три пачки фруктовых леденцов. Подошедшие Клайв и Крис разделили с нами пир.
Наконец мы добрались до наших старых веревок, которые вели к передовому лагерю Я нес рюкзак Клайва (сам он отправился на поиски палатки, упавшей, когда мы только начали спуск с седла). Нам оставалось пройти около 1,5 км по мягкому снегу, когда расступились последние облака обнажив окружавшие нас горы, до самых ледников покрытые свежим искрящимся снегом. Под тяжестью рюкзака Клайва, давившего мне на шею, мои руки увязали глубоко в снегу и хотя я шел уже по следам Моу, но часто останавливался, чтобы перести дыхание.
Обычно экспедиции предоставляют великолепную возможность заглянуть себя, разобраться в "нагромождение" собственных мыслей. Вспомнив об этом, я ощутил, насколько в каждое мгновение после несчастья со мной малейшие движения моих чувств и мыслей были скованы моей железной волей. Зато в награду, стоило мне закрыть глаза, как я погружался в пурпурно-лиловый мир причудливых форм и очертаний, смешных человечков, картинок дальних стран, былых времен. Эти несвязные видения помогали отключиться и восстановить силы, чтобы проползти по снегу еще двадцать шагов.
Моу и я расчистили площадки для палаток, поставили одну из них, а затем и найденную Клайвом вторую. Крис пришел последним, откашливая из легких густую желтую мокроту.
С рассветом Крис и Моу вышли в направлении передовою лагеря, а мы с Клайвом последовали за ними часа через четыре, чтобы взошедшее солнце хоть немного согрело наши обмороженные ступни и кисти рук. Таким образом, Крис и Моу еще успевали вырубать большие ступени в наиболее трудных местах.
По закрепленным веревкам я спускался без большого труда и за четыре часа продвинулся на 750 м. Мои колени пробороздили 5200 м по склону мягкого снега также сравнительно легко, но дальше слой снега стал тонким, пришлось ползти по твердому, колкому льду.
В конце концов мы добрались до передового лагеря, точнее, до места, где он был, Смело его во время бури или Ник и Тат свернули палатки, неизвестно, но нам оставалось только одно: спускаться в базовый лагерь вслед за Моу и Крисом. Клайв отдал мне свои нательные штаны и брюки от штормовки, но я протер и те и другие за одну милю. Так начался самый трудный участок спуска: до конца веревок оставалось 7200 м, из них 1,5 км приходились на мягкий снег, 4 км - на лед, а остальное — на морену. Клайв был не на шутку встревожен.
"К вечеру, — писал он в дневнике, — стало ясно, что помощи ждать неоткуда. Еще одна ночь на льду могла оказаться роковой, поэтому я решил как можно скорее добраться до базового лагеря, чтобы принести фонарь и хоть немного еды. По пути я наткнулся на Криса, спавшего у валуна. Растолкав его, выяснил, что Моу бросился догонять Ника, который ушел только утром, оставив записку: «Если кто-то из вас читает мое послание, то можно надеяться, что хотя бы он еще жив». Ник отправился за Татом в Лекол, говорилось в записке, чтобы организовать спасательную экспедицию. В лагере не оказалось фонаря; я помог Крису устроиться над мореной, откуда с помощью газовой горелки он мог освещать наш путь по леднику. Взяв немного еды, я пошел вверх к Дагу, В кромешной тьме, перекликаясь голосом и свистом, мы за час вышли друг на друга. Даг подкрепился и за три часа преодолел остаток пути до нашего маячка».
В эту ночь 20 июня в 22,30 я переполз через последние камни морены. Бившиеся все время о камни ноги распухли. Я ужаснулся, когда осмотрел их: все четыре слоя одежды давно протерлись, и сквозь разорванную ткань виднелись кроваво-синие онемевшие колени.
Еще одно усилие — и я оказался на треугольнике базового лагеря, густо поросшем зеленой травой и напоминавшем оазис посреди зыбкого хаоса льда и камней, Я подполз к тому месту, где стояла наша кухня. По скудным запасам еды, оставленным товарищами, я понял: у них уже не было надежды увидеть нас живыми. Как здорово все же выпить чашку чаю с молоком и печеньем и уснуть на лужайке!
В течение четырех дней Клайв выхаживал Криса и меня, а носильщиков, которых должен был прислать Моу, все не было. На пятый день, когда у нас оставались только кубики супа, появился Ник с двенадцатью носильщиками. Тем временем Моу с Татом и офицером связи направлялись в Скарду, откуда они должны были прислать за нами в Аскол вертолет.
Когда в Аскол прибыл Моу, Тат находился там уже более недели и успел подружиться со старостой деревни и многими ее жителями. С каждым днем надежда Тэта и балти на наше возвращение таяла, а когда Ник пришел один, ее не осталось вовсе. Легко понять всеобщее ликование, вызваное появлением Моу: мы все были живы. Староста тут же разослал гонцов по окрестным деревням, собрал самых сильных и ловких носильщиков. Выбор его был безошибочным.
За три дняносильщиков спустили меня к леднику Бьяфо и дальше по его языку к равнине возле Аскола, где уже мог приземлиться вертолет. Это было незабываемое путешествие: меня несли на самодельных носилках, собранных из можжевеловых прутьев, альпинистской веревки и циновки. Я почти не ощущал толчков. Как хорошо было лежать и слушать говор этих людей, обсуждавших возможные маршруты и места привалов, решавших, кто пойдет за хворостом и водой, кому идти с самой тяжелой стороны носилок, и т. д. Все решения неизменно принимались после краткого обмена фразами, произносившимися вполголоса, без единой недовольной ноты; никто не кричал, не возбуждался. Я не мог не испытывать глубокого восхищения этими людьми. Каждый из них был законченным индивидуалистом с твердым характером, и все же ради общей цели они легко могли работать при полном согласии. Если бы так же обстояли дела в наших экспедициях!
Мне было грустно расставаться с ними. В отличие от Таки и его соплеменников, с которыми мне посчастливилось закончить экспедицию, вертолет был безжалостен ко мне. Когда мы подлетали к Скарду, внезапно отказал мотор, и мы начали стремительно терять высоту. Когда двигатель вновь заработал, от катастрофы нас отделяла лишь сотня метров,
А еще через три дня я лежал, склеенный и загипсованный, в центральном госпитале Ноттингема. Там я получил телеграмму от Хеймиша
Макиннеса: "Держись, парень, нас осталось не так много".