|
|
|
Украинский вопрос
 
История Украины
Украинские земли в начале XVII в. Политика гетмана Сагайдачного.
Хотя гетману Жолкевскому в 1590-ых гг. не удалось окончательно истребить казаков, как он замышлял, однако лубенский погром все-таки придавил казачество. Оно было согнано с «волости», заставами был прегражден ввоз припасов на Запорожье, и законом сейма отменены были все права казацкого войска и его организация. А хуже всего было, что среди самого казачества под влиянием этого гнетущего упадка начинается опасное раздвоение; внутренняя борьба, более решительная часть казачества начинает борьбу с более умеренными, при¬мирительно настроенными элементами, стремившимися задобрить пра¬вительство и восстановить прежние отношения. Это было продолжение предыдущего разлада между запорожцами и наливайковцами, но те¬перь оно выливалось в более резкие формы, чем раньше, так что до¬ходило до кровавых битв между обеими партиями, и одна против дру¬гой искала помощи у самого польского правительства, прося, чтобы оно от себя назначило им старшего. Поляки радовались это¬му раздору; пусть друг друга погрызут - покорнее будут. Но сму¬та недолго продолжались. Славный гетман Самойло Кишка объеди¬нил казачество; рядом походов в 1599 г. -на море и на Молдавию - он поднял дух казацкого войска, а затем на-ступили события, принудив¬шие само правительство обратиться к казакам и просить у них помощи.
Перед тем казацкие гет¬маны, правившие войском по¬сле лубенского погрома Василевич, Нечковский, Байбуза старались расположить правительство к казакам разведоч-ной службой - добывая вести о татарах: Польша ни с кем не воевала и в казачьей по¬мощи не нуждалась. Но весной 1600 г. господарь Валахии Михаил напал на польского васса¬ла, господаря молдавского Могилу, желая отнять у него Молдавию. Польское правительство вступилось за Moгилу и признало на помощь казаков. Самойло Кишка, которого народная память знает только как героя казачьего бунта на турецкой каторге и освобождения казаков-не¬вольников из турецкого плена, заслуживает гораздо большей памяти как искусный политик, сумевший оценить значение момента и исполь¬зовать его для того, чтобы возвратить казачеству отобранное у него по¬сле лубенского погрома. Когда польский гетман Замойский послал ка¬закам приглашение к походу в Молдавию, Кишка не обратил внима¬ния на этот призыв; подождал, пока попросил их сам король, по¬сле того как осудил их на полное уничтожение и объявил измен¬никами. Король вынужден был теперь самолично обратиться к этим изменникам. Кишка ответил, что рад служить, однако, в поход не спешил. В польских кругах начался ажиотаж; искали, кого бы по¬слать к казакам, как бы склонить их к походу. В конце концов Кишка дал знать королю, что казаки в поход пойдут только при усло¬вии, что с них будет снято осуждение, наложенное на них без ви¬ны, возвращены давние права и вольности, и на будущее время казачество будет обеспечено от всяких притеснений со стороны ста¬рост и других чиновников. Однако казаки, заявлял он, пойдут в по¬ход, не ожидая исполнения этих пожеланий, так как полагаются на короля, что он их желания исполнит. И действительно, они пошли в поход. Война была непродолжительная; но не успела она окончиться, как началась новая, гораздо более тяжелая - со шведами в Ливонии.
Снова польское правительство вынуждено было просить казаков, чтобы они не уклонялись и от этой новой войны. Кишка снова повторил ка¬зацкие требования, и сейм на этот раз пошел им навстречу, издав закон, которым отменялось прежнее уничтожение казачества, снима¬лось с него осуждение и, хотя с разными оговорками и ограничения¬ми, возвращались старые права. Это было очень ценное начало, и Кишка употребил все свое влияние и значение у казаков, чтобы склонить их к этой далекой и неприят¬ной кампании и удержать до конца на театре войны. Действительно, ка¬закам в этой далекой и опустошенной стране приходилось тяжело. Они потеряли много людей, лошадей, всякие припасы (местному населе¬нию также приходилось от них достаточно солоно). Сам Кишка погиб, убитый при осаде Фелина. Несколько раз потом переменялись гетма¬ны, будучи не в силах облегчить положение казацкого войска в этих тяжелых условиях войны, но все-таки казаки выдержали до конца, чтобы не уйти «со службы королевской» и не утратить своих прав на разные льготы и свободы на Украине, которых они домогались ценой своей службы. И действительно, вернувшись затем на Украину с этой войны в1603 г., казацкое войско потребовало, чтобы с ним считались наравне с польским войском и не вводили на Украину польских войск; далее за свою службу казачество требует полной свободы и прав, по¬добных тем, какими пользуется шляхта. Оно снова становится гос¬подином положения на Поднепровье, как перед лубенским погромом. В современной переписке на каждом шагу встречаемся с жалобами шляхты, что казачество «берет верх», своевольничает, и нет для него никакой удержки и обуздания. Шляхта призывала правительство, чтобы оно усмирило казаков, но обстоятельства не давали для этого возможности.
В это время группа магнатов Украины и Польши занялась царевичем Дмитрием, объ-явившимся на Украине; они рассчитывали извлечь разные выгоды из московской смуты, и сам король разделял эти планы, но, не желая на первых порах вмешивать в это предприятие Польшу, ставил дело так, что Дмитрия поддерживают эти магнаты частным образом, а военной силой главным образом должны были послужить казаки. Начиная с 1604 г., разные агенты с молчаливого разрешения правительства со¬бирали казаков в поход на Московию, увлекая их перспективами московской добычи. Казаки не оставались глухи на эти приглашения. Многотысячные отряды их шли в московские земли и, действительно, возвращались на Украину с богатой добычей, а на их место шли все новые и новые партии.
Московская смута, продолжавшаяся с 1604 г. почти десять лет, сделала Московское государство добычей разных авантюристов. Один за другим появлялись различные самозванцы, называвшие себя московскими царевичами или царями, и с отряда¬ми польской и литовской шляхты, донских и украинских казаков разоряли московские земли и собирали добычу. Горели московские города, а на Ук¬раину, в Литву и Польшу бочками отвозились московские деньги, возами дорогие одежды, парчовые кафтаны, собольи шубы.
В конце концов, видя окончательный разгром Москвы, король ре¬шил сам идти в поход на Москву в надежде завладеть Московским государством, но польский сейм не захотел ассигновать ему кредитов на это предприятие, и снова, уже от самого короля, разные агенты его отправились созывать казаков в поход на Москву в 1609 г. Охотни¬ки находились не сотнями и тысячами, а десятками тысяч. Но чего это стоило! Люди, прибивавшиеся к казакам, считали, что раз они служат королевскую службу, то они уже люди свободные, никому не подчиненные - ни они, ни их семьи, ни хозяйства не знают, ни пана, ни какого-либо начальства, кроме казачьей старшины. С каждым новым призывом на королевскую службу нарастали новые мас¬сы этого свободного, оказаченного люда.
Не ограничиваясь московскими походами, казаки в это время предпринимают походы на земли татарские, турецкие и молдавские, отправляются в морские экспедиции. Известий о них мало, и лишь слу¬чайно известно, например, о большом походе 1606 г., когда казаки взяли десять турецких галер со всеми припасами, напали с моря на Варну, завоевали город и забрали добычи более чем на 180 тыс. червонцев. Затем осенью 1608 г. казаки взяли с помощью какой-то хитро¬сти Перекоп, разрушили и сожгли. На следующий год они на 16 чай¬ках отправились на устье Дуная, сожгли и разграбили тамошние горо¬да: Измаил, Килию, затем Белгород, но не успели забрать с собой добычу, так как на них в это время напали турки.
Эти упоминания, так как они, со своей стороны, свидетельствуют о военной энергии казачества, дававшего себя чувствовать соседям и одновременно распространявшего свободные формы общественных отношений на Украине, разбивая устои крепостничества и шляхетского режима.
В это именно время, когда само польское правительство старалось извлечь из украинского населения возможно больше казацкой силы, нарастает та огромная масса «непослушных» мещан и крестьян, с которой нас знакомили переписи второго и третьего десятилетий XVII в., и Восточная Украина, поднепровская и заднепровская, казачится чуть не поголовно, выходя из повиновения помещикам и королевским старостам, а силы казачества растут непомерно.
Казацкий строй в это время уже достаточно выработался и определился. Он, впрочем, и не отличался большой сложностью, но при своей простоте и свободном характере обладал большой силой и могущественно господствовал над душой и телом казачьего братства. В этом проявились удивительные задатки украинского населения к организации - способность простыми средствами, с первобытным, необработанным материалом достигать таких выдающихся результатов.
Главный центр казачьей организации все еще лежит на днепров¬ском Низу, вне пределов досягаемости польской шляхты, властей и войск, и здесь на свободе развивается казацкое устройство. Центром его является Запорожская Сечь (Сич, Сича), переносимая то на тот, то на другой из мелких днепровских островов. Она распоряжается казачьи¬ми силами, разбросанными на Запорожье и расселенными на волости. О крепостях или постоянных укреплениях нет известий, упо¬минаются только валы и засеки. В укромных местах припрятывались пушки и разные военные принадлежности. Казацкая артиллерия была невелика, но отличалась большой исправностью. Упоминается войско¬вая музыка - войсковые трубачи, сурмачи и довбыши, бившие в котлы и барабаны. Были военные знамена, бережно сохранявшиеся. Была войсковая казна, войсковые конские табуны, войсковые лодки и разные суда, захваченные у турок. Вся численность казацкого войска исчисля¬лась в 1590-х гг. в 20 тысяч. Погром 1596 г. уменьшил его числен¬ность, но с первым десятилетием XVII в. она снова возвращается к прежнему и продолжает затем возрастать. Но большинство казаков проживало и хозяйничало «на волости»; на Низу весной и летом нахо¬дилось по несколько тысяч казаков, приготовляясь к походам или за¬нимаясь различными промыслами: рыболовством, охотой, соляным промыслом; вели также торговлю с татарами и турками в определенных пограничных городах. На зиму расходились по разным местам «волости», и мало кто оставался в зимовках. Несколько сот казаков оставалось на Сечи для охраны артиллерии и военных при¬пасов. Зимовать было нелегко. Приходилось жить в куренях, кое-как устроенных из лозы или дерева, и прозимовавшие здесь несколько зим считались особенно испытанными и опытными товарищами.
Войско делилось на полки. Официально считалось в начале XVII в. четыре полка, и в каждом по 500 душ - столько считалось казаков на службе польского правительства. В действительности и полков этих было больше, и казаков в них бывало неодинаковое число, иногда по несколько тысяч (например, в Хотинской войне ка¬зачье войско имело 11 полков, и в некоторых полках число доходило до 4 тысяч казаков). Полком правил полковник. Каждый полк име¬ет свое знамя, своего трубача и довбыша. Полк делится на сотни, сотни на десятки или иначе, курени. Куренями правят атаманы, сотнями сотники. Разные поручения гетмана исполняют есаулы. Артиллерией заведует обозный, ее местопребыванием считается город Терехтемиров со своим старым монастырем, пожалованным казакам Баторием для приюта увечных и для военных надобностей; но так как он был слишком удален от Запорожья и слишком доступен для польских властей, то обыкновенно артиллерия стояла поближе к Низу, а не в этой официальной казачьей столице. Войсковой канцелярией заведовал писарь. Бумаги от имени войска скреплялись войсковой печатью. В своих письмах войско обычно называет себя «войском Запорожским», но часто употребляет также такие обозначения, как «рыцарство Запорожское», или «рыцарство войска Запорожского»; в полномочии, данном казацким послам для переговоров с императо¬ром, войско называет себя «вольным войском Запорожским». Сами себя казаки называли «товарищами», а все войско «товариществом». С польской стороны казаков называли вежливо «молойцами» (молод¬цами), «панами молойцами».
Во главе казацкого войска стоит выборный старшина, которого обыкновенно называют гетманом, часто и сами они именуют себя так в письмах, не только адресованных к своим, но и к самому правительству, и даже к королю. Правительство же обычно называет их «старшими»: «старший войска Запорожского» - таково, собст¬венно, официальное название казацкого вождя. Хмельницкий пер¬вый получил официальный титул гетмана, и до него этот титул официально принадлежал лишь главнокомандующим польскими и литовскими войсками.
Казаки очень дорожили правом избирать себе старшого: это была основа казацкого самоуправления. Правда, начиная с первой реформы 1570 г., правительство назначало от себя разных начальников над казацким войском, но войско смотрело на них, как на комиссаров, назначенных правительством для сношения с казаками, и к управ¬лению войсковыми своими делами их никогда не допускало. Исключи¬тельным случаем была просьба казаков, во время усобицы после лубенского погрома, чтобы правительство само назначило им старшого. Когда позже в 1617-19 гг. правительство хотело действительно от себя назначить казацкого старшого, казаки воспротивились этому решительно и упорно и допустили только утверждение правитель¬ством старшого, избранного казацким войском; однако считали выбор своего гетмана действительным независимо от того, утвердило ли правительство этот выбор или нет, и избирали и свергали своих гетманов, не справляясь с желаниями и видами правительства.
Все важнейшие вопросы обсуждаются всей старшиной или «радой» всего войска. Это соправительство гетмана, старшины и войсковой рады подчеркивается в принятых формулах войсковых актов, где выступает не один гетман, а старшина и войско. Пример такой пространной формулы дает, например, письмо гетмана Кишки к королю в 1600 г., где он в конце подписывается гак: «Самойло Кишка гетман, полковники, сотники и все рыцарство вашей королевской милости войска Запорожского».
В действительности роли гетмана и рады и их отношения, ко¬нечно, были неодинаковы, зависели от обстоятельств, а главное, от личных качеств гетмана, его таланта и влияния. Чем способнее был гетман, тем меньше значения имеет рада; когда войско начина¬ло на всяком шагу совещаться, особенно где-нибудь в походе, то это значило, что войско не питает доверия к своему вождю, что последний не имеет достаточного влияния, не умеет себя поставить надлежащим образом. Гетман, чувствующий свою силу и уверенный в себе, предоставляет на обсуждение войсковой рады только то, что сам чет. Вне рады он правит абсолютно и самовластно, имеет право над жизнью и смертью каждого, и войско вполне и безгранично повинуется ему. Это соединение самого широкого казацкого самовластия с таким необыкновенным подчинением и дисциплиной чрезвычайно удивляло посторонних. С одной стороны - грозный гетман, ведущий одним словом войско, по своему усмотре¬нию посылающий людей на смерть и одним движением могущий предать смертной казни каждого, с другой стороны рада, обращающаяся чрезвычайно бесцеремонно со своей стар-шиной и с самим гетманом, покорно унижающимся перед ней; при этом совещания рады проходят беспорядочно, с криком, шумом, без каких-либо определенных форм обсуждения и голосования: присутствующие кричат, ссорятся, бросают шапки, под влиянием первого впечатления отстраняют гетмана, а гетман кланяется и унижается перед толпой.
Но это пережитки прошлого; организация отвердевает и крепнет по мере того, как увеличивается и разрастается. Власть гетмана растет и окружается внешними формами уважения. Факты устранения гетмана на раде встречаются все реже, и над внешними формами крайней простоты, дававшей верховному своему вождю в знак власти не драгоценную булаву, а простую «камышину», создается тот высокий дух рыцарского самоотречения, так поражавший и очаровывавший посторонних. «В них нет ничего простого, кроме одежды», замечает француз Боплан, служивший у польского гетмана Конецполъского, непримиримого врага казаков. «Они остроумны и проницательны, предприимчивы и великодушны, не жадны к богатству, но чрезвычайно ценят свою свободу; сильные телом, они легко переносят жар и хо¬лод, голод и жажду. На войне выносливы, отважны, храбры и даже легкомысленны, так как не ценят своей жизни. Рослые, провор¬ные, сильные, они обладают хорошим здоровьем и даже мало подвер¬жены болезням; очень редко умирают от болезней, разве только в глубокой старости; большей частью оканчивают жизнь свою на ло¬же славы - на войне».
Московские смуты, богатая московская добыча, вербовка казаков разными вельможными добытчиками для походов в Московию, и, на¬конец, действия самого правительства развили военные силы каза¬чества до небывалых размеров. По словам Жолкевского, под Смоленск, когда его осаждал ко¬роль в 1609 г., пришло 30 тысяч казаков, и затем еще прибывали новые отряды, а другой очевидец насчитывает всего казачества, бро-дившего в ту зиму в московских землях, свыше сорока тысяч: «запорожских казаков в различных местах Московии страшное множество, насчитывали их более чем на 40 тысяч, и все больше их прибывало: чуть ли не со всем кошем вышли из Запорожья и службу королю служили большую», - говорит он. Что не все каза¬чество находилось тогда в московских землях, само собой разуме¬ется, и эти сорок тысяч «запорожцев» в Московии дают понятие об огромной массе оказачившегося населения Украины того времени.
С концом 1612 г. московская смута начала утихать, в 1613 г. казачьих и всяких других добытчиков начинают изгонять из Московских земель окончательно. Огромная масса военного казачества, привыкшего за столько лет к беспрерывной войне и добычничеству, ищет себе новой арены, бросается в турецкие и молдавские земли, а еще более - на море. Практиковавшиеся и раньше довольно часто мор¬ские походы достигают теперь небывалых размеров и неслыханной отваги; 1613-1620 гг.- это героический период казацких морских походов, когда казаки на своих убогих чайках шныряли по всему Черному морю, не давая покоя Оттоманской Порте, перед которой дрожал тогдашний европейский мир, и доводя до бешенства всемогу¬щих турецких султанов, не чувствовавших себя в безопасности от этой казацкой голи даже в своих стамбульских дворцах. В это время украинское казачество приобрело себе всемирную славу благо¬даря своей несравненной отваге и сноровке. Современный турецкий историк, описывая морские походы казаков, говорит: «Можно смело сказать, что во всем свете не найдется людей более смелых, кото¬рые менее заботились бы о жизни, меньше боялись бы смерти; опытные в морском деле люди рассказывают, что эта голь своей ловкостью и отвагой в морских битвах страшнее всякого врага». А французский посол в Стамбуле, бывший свидетелем казацких похо¬дов, не находит слов похвалы казачьей храбрости и советует сво¬ему правительству не пожалеть каких-нибудь 50 тысяч талеров, чтобы с казацким флотом парализовать совершенно турецкие силы и не дать им выйти в Средиземное море, где турки воевали тогда с Испанией.
Поражали в особенности те ничтожные средства, с какими казаки вступали в борьбу с могущественным турецким флотом. Вот что рассказывает упомянутый уже Боплан о морской технике казаков. Прежде всего высылают они на Запорожье всякие принадлежности, необходимые для похода и для постройки лодок, затем отправляются сами на Запорожье и занимаются постройкой лодок. За одну принимаются человек шестьдесят и изготовляют в две недели, так как они мастера на все руки. Основой служит ивовый или липовый челн длиной в 45 футов, на него набивают из досок борты так, что получается лодка в шестьдесят футов длины, 10-12 футов ширины и такой же глубины. Кругом челн окружается валиком из плотно и крепко привязанных пучков камыша. Затем пристраивают два руля, сзади и спереди, ставят мачту и с каждой стороны по 10-12 весел. Палубы в лодке нет, и при волнении она вся наполняется водой, но упомянутый камышовый валик не дает ей тонуть. Таких лодок в течение двух-трех недель 5-6 тысяч казаков могут изготовить до 100. В каждую лодку садится 50-70 человек. На бортах лодки укрепляются 4-6 небольших пушек. В каждой лодке квадрант (для определения направления пути). В бочках провиант - сухари, пшено, мука. Снарядившись таким образом, плывут по Днепру; впереди атаман с флагом на мачте. Лодки идут так тесно, что почти касаются одна другой. На устье Днепра обыкновенно держат свои галеры турки, чтобы не пропустить казаков, но последние выбирают темную ночь во время новолуния и прокрадываются через камышовые заросли. Если турки заметят их, начинается переполох по всем землям, до самого Стамбула. Султан рассылает гонцов по всем прибрежным местностям, предостерегая население, но это помогает мало, так как через 36-40 часов казаки оказываются уже в Анатолии (на малоазиатском побережье). Пристав к берегу, они оставляют около каж¬дой лодки на страже двух казаков и двух помощников («джур»), а сами, вооружившись ружьями, нападают на города, завоевывают их, грабят, жгут, удаляясь от берега на целую милю, и с добы¬чей возвращаются домой.
Если случится им встретить галеры или другие корабли, они поступают так. Чайки их подымаются над водой только на 2,5 фута, поэтому они всегда скорее замечают корабль, чем тот их заметит. Увидев, они опускают мачту, заходят с запада и стоят так до полночи, стараясь только не упустить из виду корабля. В полночь гребут изо всей силы к кораблям, и половина их гото¬вится к бою, чтобы, причалив к кораблю, броситься на абордаж. Неприятель внезапно видит 80-100 лодок вокруг корабля, казаки вдруг наполняют его своими людьми и овладевают. Завладев, заби¬рают деньги и удобоперевозимые веши, также пушки и все, что не боится воды, а сами корабли вместе с людьми топят.
Если галеры встре¬тят казаков на море днем, тогда положение последних гораз¬до серьезнее. Турки начинают сильную стрельбу из пушек и разго¬няют казаков; одни тонут, другие спасаются бег¬ством. Но если вступают в бой, то держатся крепко; одни стре¬ляют, другие заряжают ружья и после каждого выстрела подают стреляющим; стреляют хорошо, но турецкие пушки все-таки нано¬сят казакам большой урон, так что в такой битве гибнет доб¬рых две трети казаков, редко когда возвращается половина. Зато кто возвращается - приносит богатую добычу: испанские и араб¬ские червонцы, ковры, парчу, различные шелковые материи. Так рассказывает Боплан. Ярко и сильно описывают старые народные поэты страшные черноморские бури, где погибали без вести, не раз целыми десятками, казацкие чайки.
Самым блестящим периодом этих морских походов было именно это время, после московских походов. Ежегодно по несколько раз отправлялось казачество на море, забегая так далеко, как перед тем не отваживалось, и смело набрасываясь на турецкий флот. В 1613 г. два раза ходили казаки в море и причинили много вреда в турецких землях, рассказывает Жолкевский. Султан выслал большую эскад¬ру - галеры и лодки - в Очаковский порт, чтобы разгромить казаков, когда они будут возвращаться после завоевания нескольких крымских городов; но вышло совсем наоборот: вместо того, чтобы туркам громить казаков, они сами ночной порой захватили врасплох неосторожных турок и разгромили их. Весной 1614 г. казаки опять собрались на море, но на этот раз им не повезло: их разбила буря. Но казаки не были этим обескуражены и летом собрались во второй раз; их было около двух тысяч, значит, около 40 чаек. Они переплыли Черное море прямо под Трапезунт и начали опустошать здешнее побережье, усеянное богатыми городами и селами, жившими здесь беззаботно, не зная страха, «так как с тех пор, как турки овладели Малой Азией, никогда не было здесь тревоги», рассказывает тот же Жолкевский. Беглые турки служили казакам проводниками, и они проникали всюду. Напали на Синоп, роскошный город, прозванный «городом влюбленных»; завоевали здешний замок, истребили гарнизон, сожгли большой турецкий арсенал - корабли, галеры, галеоны. Прежде чем местное население успело организовать им отпор, они забрали добычу и ушли обратно, Услыхав об этом происшествии, султан впал в страшный гнев, велел повесить великого визиря, едва жены и дочери султана умолили его, и визирь отделался побоями от собственной десницы падишаха. Турецкие корабли снова отправились в засаду -ловить казаков под Очаковом. Но казаки заранее узнали об этом и разделились на две партии: одни вышли на берег далее на восток от Очакова, рассчитывая на катках перетянуть чайки по земле в Днепр выше Очакова; на них напали татары, и казаки понесли большие потери в людях и в добыче, но все же пробились на Низ. Другая партия пошла напролом через Очаковский лиман; также потеряла много добычи: сами своими руками должны были бросать ее в воду, чтобы облегчить свои чайки, и тоже пробились. Турки поймали только два¬дцать казаков и отправили их в Стамбул, чтобы было на ком сорвать гнев; когда пришли люди из Трапезунта к султану с жалобами на казаков, им выдали этих казачьих пленников, чтобы было кому отомстить за понесенные утраты.
В следующем 1615 г. казаки собрались еще в больший поход, на 80 чайках, не более не менее как на самый Стамбул - «окурить мушкетным дымом цареградские стены». Вышли на берег между двумя пор¬тами Мизевной и Архиокой и дотла сожгли их. Султан, находясь на охоте под городом, из своей комнаты сам своими глазами видел дым своей столицы от этого казачьего пожара. Страшно разгне¬ванный, он приказал, чтобы немедленно турецкие корабли прогнали казаков. Но казаки не испугались, грабили, сколько хотели, затем забрали добычу и ушли назад. Турецкие корабли догнали их уже около устья Дуная. Заметив погоню, казаки перешли в наступление, напали на турецкие галеры и разгромили их. Самого турецкого адмирала, раненого, взяли в плен; он давал за себя 30 тысяч выкупа, но так и умер в неволе. Другие турецкие корабли обрати¬лись в бегство. Несколько галер казаки захватили, привели их к Очакову и здесь сожгли их на глазах у турок, изде¬ваясь над ними. Затем напали на Очаков, захватили стада и бес¬препятственно возвратились домой.
Когда они вышли в следующем году на море, турки, наученные прошлогодним опытом, уже заблаговременно выслали свои корабли, чтобы не впустить их в море. Корабли преградили им путь у Дне¬провского лимана, но казаки не испугались, вышли им навстречу и, напав на турецкие корабли, разбили их; взяли более десятка турецких галер и до сотни разных мелких судов. Про¬гнав таким образом турок, казаки направились к крымскому по¬бережью, разорили и разграбили его, взяли и сожгли Кафу главный рынок украинских невольников; отобрали и отпустили на волю гро¬мадное число пленников, захваченных татарами в наших краях.
В Константинополе известие об этом втором погроме турецкого флота произвело страшный переполох; собрали казаков, находившихся в плену, расспрашивали, каким бы образом преградить путь казацким нападениям? Неизвестно, какой ответ получили они на свои расспросы, но в конце концов турки не видели иного способа, как идти походом и завладеть всеми пограничными украинскими замками - Каменцем, Черкассами, Каневом, Белой Церковью, расположить здесь турецкие войска и таким образом не допускать казаков до нападений турецкие земли!
Между тем казаки осенью 1616 г. отправились в новый поход на море. Было их на этот раз не больше 2000, но поход удался на славу. Они направились снова на малоазийское побережье. Плыли на Самсун, но ветер отнес их к Трапезунту. Высадившись, прошли по берегу до Трапезунта, взяли этот город, ограбили и сожгли его. На них напала турецкая эскадра под начальством генуэзского адмирала Цикали-паши; она состояла из шести больших галер и многих малых кораблей, но казаки разбили их, взяли три галеры и потопили. После этого они узнали, что султан послал корабли под Очаков, чтобы захватить их там. Тогда казаки отправились на беззащитный Стамбул, грабили и своевольничали без удержу и, насмеявшись таким образом над всеми мероприятиями турок, отправились туда, где их меньше то ожидали - в Азовское море. Из здешних рек прошли в Днепр, вероятно, через р. Молочную, и оттуда перетащили лодки в Конку и этим путем возвратились на Запорожье. Турецкий адмирал, прождавши напрасно под Очаковом, выждал, пока казаки разойдутся из Сечи, и чтобы чем-нибудь заявить себя, прошел на своих лодках по Днепру на Запорожье. В Сече было всего несколько сот казаков, оставшихся здесь на зимовку. Увидев турецкие суда, они ушли из Сечи, и паша мог сорвать гнев на пустом казацком гнезде: захватил несколько пушек, несколько казацких лодок и повез это триумфом в Константинополь - уверять султана и турецкий двор, что он разорил до основания страшную казацкую Сечу!
Казаки издевались над турками и распространяли свою славу в тогдашнем мире, а у поляков от их триумфов сердце было не месте. После каждого казацкого похода султан давал приказ своим пашам идти на Украину, уничтожить замки, пограничные «паланки», откуда казаки выходили в поход, и вместо них устроить свои крепости и поставить в них турецкие гарнизоны. И действительно, года не проходило, чтобы турецкое войско не отправлялось на украинское пограничье, или, по крайней мере, не ходили слухи о приготовлениях к такому походу; а польское правительство, истративши все средства на московские походы, не имея чем заплатить за них солдатам, все эти годы лишено было всякого войска. Никто не хотел идти служить, не получив денег за прежнюю службу, и у Жолкевского бывало всего по 300-500 человек войска! Поэтому при каждом известии о турецком походе Польшу охватывала паника. Поляки оправ¬дывались перед султаном, что казацкие походы происходят без их согласия, так как их правительство, насколько возможно, уничтожает казачество, но казаки выходят из московских областей. В действительности виноваты были не только казаки: не без греха были разные польские и украинские магнаты, вмешивавшиеся в мол¬давские дела, предпринимавшие походы туда и этим тоже раздра¬жавшие турок, но поляки все сваливали на казаков.
Пробовали как-нибудь сдержать их. В 1614 г. Жолкевский пригрозил казакам, что сам пойдет на них с войском, если они не перестанут своевольничать, и стал готовиться к походу. Но ка¬заки этих приготовлений не испугались и стали, со своей стороны, со¬бираться под Переяславом для предстоящей войны. Жолкевскому в действительности не с чем было идти на них, и его угрозы оста¬лись пустыми словами. Тогда правительство обратилось за помощью к магнатам. Оно снаряжало к казакам так называемые комиссии, т.е. просило наиболее могущественных украинских магнатов, чтобы в качестве королевских комиссаров совместно с Жолкевским устано¬вили казацкие отношения. При этом подразумевалось, что такой маг¬нат не пойдет сам один, а поведет с собой свой дворовый полк, несколько сот человек, и так, в общем, соберется кое-какое войско. Начиная с 1614 г., почти каждое лето снаряжалось такое комиссарское войско против казаков, чтобы установить среди них порядок. Но из этого ничего не выходило. Казаки обыкновенно про¬сили дать им письменную «ординацию» - какие порядки желают установить комиссары; получив ее, они находили в этой ординации разные пункты, на которые не могли согласиться, так как требования комиссаров, действительно, были таковы, что казаки их никак не могли принять. Комиссары требовали, чтобы казаки стерегли границы, чужих краев не трогали, жили на Низу, не выходили на волость и, проживая на волости, во всем повиновались старостам и помещи¬кам, в имениях которых находились. Казаки заявляли, что они еще пошлют своих послов к королю, чтоб он не принуждал их к таким порядкам, и на этом комиссия обыкновенно оканчивалась: комиссары убеждали казаков соблюдать спокойствие, не нападать на чужие края, не своевольничать, казаки обещали и продолжали поступать по своему усмотрению.
Такова была политика тогдашнего гетмана Петра Сагайдачного: не доводить до войны с Польшей, обещать и по внешности покоряться, пока обстоятельства не заставят правительство снова обратиться к казацкому войску для своих военных нужд, а тем временем укреплять казацкое господство на Украине. С титулом гетмана Сагайдачный впервые упоминается при описании морского похо¬да 1616 г., прославленного взятием Кафы. Но гетманом он стал, вероятно, еще раньше, так как уже с 1614 г. наблюдается в казацкой политике то самое направление, каким отличался Сагайдачный. Может быть, он уже и в эту пору гетманствовал, с разными перерывами, как и позже должен был уступать булаву разным пред¬водителям казацкой вольницы: наши известия о казацких гетма¬нах за это время, вообще, очень неполны. В народной памяти его деятельность не оставила сле¬дов - если не считать известной песни о том, как Сагайдачный променял «жинку на тютюн та люльку». Песня эта совершенно не пере¬дает действительного характера славного гетмана, глубоко¬го политика, сумевшего привести казачину на службу общенародным интересам и создать из казацкого войска опору национальной украин¬ской жизни. То, что едва намечалось в 1590-х гг., во время Лободы и Наливайко, гораздо более сознательно и отчетливо выполнил Сагай¬дачный и открыл этим новую эпоху в истории украинской жизни.
Родом он был из Западной Галиции, из перемышльской зе¬мли (из окрестностей Самбора), вероятно, из какой-нибудь мелкой шляхетской семьи, как намекает на это герб на его изображении. Он является, таким образом, представителем галичан, из своей тесной родины двинувшихся тогда на широкую Украину надднепровскую. Учился Сагайдачный в острожской школе, затем вступил в казацкое войско. Его называют участником молдавской и ливонской войны в 1600-1601 гг., так что, ве¬роятно, уже в 1590-х годах он был в казацких рядах. Но эта деятельность Сагайдачного нам неизвестна - только в последние годы своей жизни в 1616-22 гг. выдвигается он на первый план. До того времени он уже прославился, как необыкновенно искусный и удачливый вождь. Вот как отзывается о нем соучастник, поляк Ян Собеский, не раз бывавший с Сагайдачным в походах: за все время своего предводительства войском Запорожским он повсюду был покрыт славой подвигов на суше и на море и пользовался неизменным успехом. Несколько раз раз¬громил он татар в перекопских степях и нагнал страх на Крым. Не менее прославился он свои¬ми морскими походами - сча-стье всегда сопровождало его, он уничтожил несколько боль¬ших турецких городов в Ев¬ропе и Азии, сжег окрестности Стамбула. Вообще, это был человек сильный духом, ис¬кавший опасности, не доро¬живший жизнью, первый в бит¬ве, последний в отступлении; он был энергичен, деятелен, в лагере бдителен - мало спал и не пьянствовал, как это водилось у казаков; в сове¬тах отличался осторожностью, во всяких совещаниях вообще был немногословен, по отношению к казацкому своеволию он был очень строг и наказывал смертью за провинности.
Впервые Сагайдачный оказал большие услуги правительству в московской войне 1617 г.: казачья помощь была тогда крайне необ¬ходима, и для казачества эта война случилась очень кстати, по¬этому Сагайдачный очень охотно принял участие в ней. Комиссии в это время сильнее и сильнее налегали на казачество, и после казацких нападений на Турцию комиссары опять двинулись с войском на Украину, требуя, чтобы казаки не трогали турок, не бунтовали укра¬инского населения, удалили из своего войска новоприбывших людей, не принадлежащих к казачеству, и все войско казачье свели к тысяче, а все остальные возвратились в крепостное состояние! Чтобы не доводить до войны, Сагайдачный со старшиной выражали согласие подчиниться этим требованиям, выговорив лишь право просить короля об изменении некоторых особенно тяжелых пунктов. Но все труднее становилось отделываться такими обещаниями, и очень кстати для каза¬ков вышло так, что как раз в то время, когда комиссары принуждали казаков подписывать такую «ординацию», польский король стал готовиться к войне с Москвой. Польский сейм не хотел вотиро¬вать специальных налогов для этой войны, и вся надежда была на казаков. Чтобы добиться московской короны, предложенной ему во время смуты московскими боярами, королевич Владислав пустился в московские земли с ничтожными силами, и надо было во чтобы то ни стало спасти его от катастрофы. Сагайдачный надеялся, что те¬перь, ввиду московской войны, преданы будут забвению все комиссар¬ские ординации, и начал собирать вой¬ско. Под предлогом этих сборов каза¬чество своевольничало на Украине всю зиму и весну 1618 г.; только летом Сагайдачный собрался и с 20 тыс. отборного войска двинулся под Москву, где стоял королевич Влади¬слав. По пути казаки разоряли москов¬ские земли, захватывали крепости и го¬рода и нагнали такого страха, что чу¬дом считалось, если какой-нибудь го¬род устоял перед ним (такова повесть о чудесном избавлении от Сагайдачного г. Михайлова). Под Москвой Сагайдачный соединился с королеви¬чем, очень обрадовавшимся со всем своим войском этой казачьей помо¬щи, и сейчас же вместе с польским войском произвел ночной штурм на Москву. Но в Москве наперед знали о приступе и успели при¬готовиться, так что взять Москву не удалось. Однако московское пра¬вительство сделалось после этого гораздо более податливым на поль¬ские требования, и польские сеймовые комиссары, находившиеся при Владиславе и руководившие переговорами, исполняя желание сейма, чтобы эта война как можно скорее была закончена, воспользовались этой уступчивостью московской стороны и заключили мир с Москвой. Это было очень неприятно Владиславу, и Сагайдачный также настаивал на продолжении войны с Москвой, но нечего было делать, война была прервана.
Неудовольствие Сагайдачного было понятно. Обеспечив себя с московской стороны, польское правительство летом 1619 г. опять выслало Жолкевского с комиссарами и войском, чтобы установить по¬рядок в казацком войске. Снова были предъявлены требования, чтобы казаки сократили свое войско, не ходили на море, сожгли лодки и тому подобное. Все это, конечно, было черной неблагодарностью со стороны польского правительства после того, как оно заклинало казаков спасать королевича и имело их на своей службе двадцать тысяч, а теперь велело участникам последней кампании возвратиться в крепостное состояние за исключением какой-нибудь одной – двух тысяч. Но что было делать! Жолкевский требовал, угрожая в против¬ном случае войной, а Сагайдачный до войны не хотел доводить. Войску роздано было за службу 20 тыс. червонцев, и этим оно было немного успокоено. В конце концов решено было, что казаков будет 3000 (а их десять тысяч было собрано и стояло под ружьем во время самих переговоров!). В этом смысле было подписано соглашение, комиссары разошлись. Сагайдачный отправился в Сечь - якобы жечь казацкие чайки. Казаки упрекали Сагайдачного в излишней податливости, и на Низу в конце концов выбран был другой гетман, Бородавка. Но Сагайдачный лишь выжидал, в надежде, что Польше придется рано или поздно поклониться казакам, когда явится в них нужда. А тем временем он занялся предприятием, которое наносило польским планам более сильный удар, чем все возможные казачьи своеволия.
В польских кругах знали до сих пор Сагайдачного как смелого и удачливого вождя, на Украине знали о нем еще кое-что другое - его сочувствие нуждам украинской церкви и просвещения, всему тому, что тогда для Украины составляло национальную жизнь. Будучи воспитанником острожской школы - человеком, близким интересам тогдашнего просвещения и книжности, Сагайдачный под¬держивал близкие отношения с церковными и учеными киевскими кру¬гами, где тогда было много его ближайших земляков галичан, и там знали, что на Сагайдачного, на его помощь и помощь войска Запорожско¬го можно рассчитывать во всех нуждах украинской народной жизни.
Это был чрезвычайно важный момент в истории украинской жизни. Киев, на несколько столетий погрязший в неизвестности, за¬бвении и все более и более забывавший свое прежнее культурное и на¬циональное значение, возрождается внезапно к новой жизни. В XVI в. это была обыкновенная пограничная крепость, где сто¬ял военный гарнизон, и под его прикрытием ютилась горсть мещанства и людей всякого звания, и только старые развалины, а среди них не¬сколько уцелевших монастырей - прежде всего, знаменитый Печерский, затем Пустынно-Николаевский (Малый Ни¬колай) и Михайловский - напоминали о былой славе Киева. Но и в этих монастырях угасла память о прежнем их культурном зна¬чении, книжности и учености. В архимандриты и игумены попадали люди, имевшие возможность заплатить хорошее чело¬битье королю и великому князю и зачастую нисколько не интересо¬вавшиеся церковными и просветительными нуждами, и огромные материальные средства этих монастырей, владевших неисчисли¬мыми поместьями, сложившимися из пожертвований десятков поко¬лений, расхищались или шли на сытую, пьяную жизнь монахов.
Введение Унии принудило украинское общество обратить особенное внимание на те церковные позиции, какие оставались еще в православ¬ных руках: необходимо было вырвать их из влияния правительства и позаботиться о том, чтобы эти позиции были заняты людьми подхо¬дящими. Печерский монастырь был самой сильной, самой богатой и, значит, самой важной из этих позиций; общество обратило на него особенное внимание после того, как Никифор Тур с оружием в руках защитил его от нападения униатов. По смерти его в 1599 г. избран был игуменом на его место Елисей Плетеницкий, игумен Лещинского монастыря (на Белой Руси), заявивший себя во время Берестейского собора ревностным патриотом и поборником право¬славия. Он был родом из Галиции, из-под Золочева, из мелкой шляхты; подробностей о его жизни нет почти никаких. Когда он получил печерское игуменство, то был еще не старым челове¬ком, имел около 50 лет. Из сохранившихся документов видим, как энергично защищал он монастырские поместья от чужих по¬сягательств; читаем жалобы на него и на прочее монастырское на¬чальство печерских монахов, что они «неизвестно куда девают монас¬тырские деньги»: вероятно, Плетеницкий начал понемногу урезывать расходы на сытую и пьяную жизнь монахов, обращая монастырские средства на культурные нужды. Очевидно, он понял, что здесь, под защитой казачьего войска, которое снова начало входить в силу и уже не раз оказывало помощь киевскому населению в стесненных обстоятельствах церковной и общественной жизни, можно создать новый очаг украинской культурной и национальной жизни, и принялся соби¬рать средства для этого.
На монастырские средства Плетеницкий покупает типографию, собирает в Киев лю¬дей книжных, ученых, из тех же своих галицких краев. В то время, около 1616 г. в Киеве уже находится целый ряд просвещенных и ученых людей из Галиции. Плетеницкий имел возможность размещать своих ученых земляков не только в Печерском монастыре, а также и на разных других духовных пози¬циях Киева. Вместе с этим кружком единомышленников, поль¬зуясь поддержкой своего земляка и единомышленника Сагайдачного, выступающего в это время во главе казачьего войска, Плетеницкий в эти годы полагает основание широкой культурной и органи¬зационной работе - как раз в момент, когда Сагайдачный взял в свои руки гетманскую «комишину», может быть, уже и не в первый раз.
Одновременно с тем, как налаживалась печерская типография, основывается в Киеве братство. Богатая киевская шляхтенка отказала свою усадьбу в Киеве на Подоле, где сосредотачивалась киевская жизнь: Старый Город стоял тогда почти пустой. Она предназначала ее на просветительные цели: на основание монастыря, при нем школы «для детей шляхетских и мещанских», «гостиницы дли странников православной веры». Для осуществления этих планов было основано братство; его «упис» (устав) составлен в конце 1615 г., и в него вписалось «бесчисленно» всякого звания людей из местного духовенства (прежде всего, из кружка Плетеницкого, бывшего, несомненно, истинным вдох¬новителем этого дела), украинской шляхты и мещанства. Записался в это братство и гетман Сагайдачный со всем казацким войском: тем самым войско принимало под свое покровительство новое брат¬ство и его культурные начинания и приобретало право выступать всюду его защитником и представителем. Имея такого защитника, киевское украинское общество не особенно обращало внимание на настроения администрации и смело и энергично развернуло свою культурную дея¬тельность, сразу превратившую Киев из глухой трущобы, какой он был до сих пор, в центр национальной украинской жизни.
Была организо¬вана Школа по образцу львовской; о ее пре¬подавании в грамоте патриарха Феофана говорится, что здесь учили «греко-славянскому и латино-польскому письму». Одной из первых книг, купленных для школы, была греко-славянская грамматика, изданная львовским братством; ее взял Борецкий в долг у львовских братчиков. Благодаря помощи киевских духовных кругов и шляхетства, а также опытным галицким преподавателям, новая киевская школа стала сразу прочно. Из виршей на похороны Сагайдачного, прочитанных учениками школы в 1622 г., видно, что учились в школе главным образом дети киевских мещан, киевских духовных лиц и некоторых украинских помещиков. Интенсивно работала и новая типография. До этого времени первое место на Украине по своей продуктивности занимала острожская ти¬пография: за 1580—1606 годы она издала больше книг, чем все другие украинские типографии вместе. Новая печерская типография за пятнадцать лет в 1616-30 выпустила больше книг, чем вышло до этого времени их на всей Украине, с Острогом включительно. Она располагала большими средствами и имела хороших, преданных делу руководи¬телей. Для нужд ее была устроена бумажная фабрика, словолитня. Правда, выходили главным образом одни церковные книги, но именно в церковной области главным образом сосредотачивалась тогдашняя украинская национальная жизнь.
Организационная деятельность нового братства также давала о себе знать. Во враждебных кругах сразу оценили ее: униатский митрополит Рутский (преемник Потия), перечисляя препятствия, какие встречает для своего распространения уния, главным из них счи¬тает новое киевское братство, «основанное три года тому». Он указы¬вал правительственным кругам, что это братство основано без раз¬решения короля, поэтому существует незаконно и может быть закрыто. Но у правительства не поднималась рука: за братством стояли братчики с мушкетами, войско Запорожское во главе с Сагайдачным.
Киевский кружок послужил первым узлом, связавшим казаче¬ство с высшими слоями украинского общества. До сих пор казаки находились в самой тесной связи только с украинским крестьян¬ством, искавшим в казачестве освобождения от крепостного ига, и казачество в своих интересах шло навстречу этому крестьянскому течению, чрезвычайно увеличивавшему и укреплявшему казацкие силы. Другие общественные классы, хотя бы и украинские по национальности, смотрели на казачество с того времени, как оно приобрело свою со¬циальную окраску, скорее враждебно - как на элемент разрушитель¬ный. Киевский кружок, начав свою культурную работу под защитой казачества, считал необходимым разъяснить, что казачество это не какая-нибудь накипь, не общественные подонки, а продолжатели старых военных, рыцарских традиций старой Руси.
«Это ведь то же племя славного народа русского, из семени Иафетова, воевавшее с Греческой империей на Черном море и сухим путем. Это того же поколения войско, что при Олеге, русском мо¬нархе, плавало в своих моноксилах по морю и по земле, приделав к челнам колеса, и штурмовало Константинополь. Это ведь они при Владимире, святом русском монархе, разоряли Грецию, Македонию, Иллирик. Это ведь их предки вместе с Владимиром крестились, веру христианскую от константинопольской церкви принимали, и по сей день родятся в этой вере и крестятся и живут»,— поясняло киевское духовенство, когда враги обвиняли его в том, что оно при помощи и под защитой казаков восстановило православную иерархию и вообще поддерживает с казаками отношения.
Когда первые шаги, предпринятые под защитой казачества, оказа¬лись удачными, киевские круги решили воспользоваться приездом на Украину иерусалимского патриарха Феофана, чтобы под покровитель¬ством Сагайдачного осуществить это важнейшее дело – возобновить православную иерархию.
После смерти львовского епископа Балабана и перемышльского Копыстынского в 1610 г. на всю Украину (вместе с Белорусью) остался всего-навсего один православный епископ львовский Тисаровский, да и тог получил епископию только обманным способом: обнадежив короля, что он будет униатом, он затем не ис¬полнил обещания. Король не испол-нял своих обещаний и сеймового за¬кона, раздавал епископии только уни¬атам, несмотря ни на что, и мож¬но было действительно опасать¬ся, что с течением времени вовсе не станет православных епископов на Украине; да и теперь уже право¬славная церковная жизнь приходи¬ла в полное разрушение, а к этому и стремились король и правительство.
Услыхав, что патриарх Феофан, должен ехать из Москвы обратно, киевские обыватели при¬гласили его в Киев и здесь, пока¬зав основанные уже учреждения и положенные начатки культурной и просветительной работы, просили его, чтобы он восстановил им иер¬архию - посвятил митрополита и епископов. Общий съезд православных, созванный в Киев на престольный праздник Печерского монасты¬ря - день Успения, выступил тоже с усиленными просьбами по этому вопросу. Патриарх долго не отваживался, «боялся короля и поляков». Тогда Сагайдачный заявил патриарху, что он берет его на свою от-ветственность и ручается за его безопасность. Несмотря на то, что на Запорожьи гетманом был избран Бородавка, среди казаков «на во¬лости» правил всем Сагайдачный, и на его обещание можно было вполне положиться. Местная шляхта поддержала его уверения. Нако¬нец патриарх согласился и в течение осени и зимы 1620 г. под большим секретом посвятил в различных местах митрополита и пять епископов - на все епархии украинские и белорусские. Затем под казачьей охраной благополучно выехал из Украины в Мол¬давию, не послушав поляков, приглашавших его возвращаться через Подолию, где действительно можно было его удобно задержать.
Так были посвящены епископы; но возникал гораздо более сложный вопрос: как получить для них права отправлять епископ¬ские функции? Киевское общество и казацкая старшина надеялись, что польское правительство, нуждаясь в помощи казаков, должно будет сделать эту уступку православным.
Польша тогда переживала очень тяжелые минуты. Из-за того, что польские своевольные банды, так называемые лисовчики, помогали императору Фердинанду против трансильванского князя, турецкого вассала, султан решил начать войну с Польшей. Казаки, быв¬шие под началом Бородавки, подлили масла в огонь, напав в это время на Стамбул: с неслыханной смелостью они разграбили его окрестности и навели такой страх, что приходилось палками гнать турецких матросов на галеры, отправлявшиеся против казаков. Не¬возможно было дать никакого отпора казакам, и они, опустошив стамбульские окрестности, отправились дальше добычничать на Черноморском побережье и делали, что хотели. Султан после этого ве¬лел турецкому войску двинуться на Польшу, и в конце лета войско это подошло к молдавским границам. Жолкевский с небольшим войском, какое у него было, пошел навстречу турецким пол¬чищам, надеясь соединиться с молдавским войском, но молдаване, увидев малочисленное польское войско, не решились идти против ту¬рок с Жолкевским. Последний вынужден был отступить; отсту¬пление шло довольно успешно, но недалеко от Днестра турки разгро¬мили его, сам Жолкевский был убит, а его помощник, гетман польный Конецпольский, был взят в плен; спаслись немногие.
Таким образом, Польша осталась без войска и в паническом страхе ожидала нового турецкого похода на следующий год. Ката¬строфу, постигшую Жолкевского, объясняли тем, что он не заручился помощью казаков: казаков в этой войне было мало или вовсе не было - своевольные ходили с Бородавкой, а партию Сагайдачного Жолкевский также не постарался привлечь на свою сторону, и она за¬нималась церковными делами, пока поляки воевали с турками. «Жол¬кевский погиб в Волощине, а Конецпольский взят в плен, потому что начал войну без казаков, так говорил: «не хочу я с Грицями воевать, пускай идут пахать или свиней пасти», - передает тогдашний украинский летописец современные разговоры. Ввиду этого прави¬тельство теперь всеми силами старалось привлечь казаков. Пробовало всякие средства, даже просило патриарха Феофана, чтобы он, со своей стороны, склонял к тому казаков. В киевских кругах решили, что за цену участия казаков в войне необходимо добиваться призна-ния правительством новых владык. Но король и его советники не хотели уступить в этом. Напрасно на сейме в начале 1621 г., когда шел вопрос о приготовлениях к войне, лидер украинских депутатов Лаврентий Древинский нападал на правительство, припоминая все неправды, чи¬нимые народу украинскому и белорусскому.
«Начиная от Кракова в Короне, как умножается слава Божия с помощью этой нововыдуманной унии? Церкви по большим городам запечатаны, церковные имения опустошены, в монастырях вместо мона¬хов запирают скот. Перейдем к великому княжеству Литовскому - здесь делается то же самое, даже в городах пограничных с Москов¬ским государством. В Могилеве и Орше запечатаны церкви, священ¬ники разогнаны. В Пинске сделано то же самое; Лещинский монастырь обращен в корчму. Вследствие этого дети остаются без крещения, тела мертвых вывозят из городов без церковных обрядов, как падаль; народ живет без браков в нечистоте; не исповедываясь, не причаща¬ясь, умирают люди. Неужели это не обида самому Господу? Неужели не отомстит за это Бог?.. Перейдем к другим обидам и неслыхан¬ным притеснениям. Разве это не несправедливость, что делают с народом нашим украинским во Львове, не говоря уже о других городах? Кто греческого закона, не униат, тот не может жить в городе, торговать на локти и кварты, не может быть принят в цехи. Когда умрет живущий в городе, его тело нельзя пронести по городу с церковной церемонией, нельзя пройти к больному с Господними тайнами. А не притеснения ли в Вильно? Слыхано ли это когда? Когда мертвое тело хотят вывезти через замковые ворота, которыми ходят и ездят все, даже евреи и татары, то ворота запирают, так что пра¬вославные должны своего покойника выносить другими воротами, которыми вывозят только навоз из города. Король будет требовать едва ли не большую половину войска от украинского народа, а как народ этот будет защищать своей грудью государство, если и впредь не будет удовлетворен в своих желаниях и просьбах? Как можем обеспечивать спокойствие от соседей, если не имеем спокойствия внутри?» - спрашивал Древинский.
Но эти голоса не были услышаны. Когда Мелентий Смотрицкий, посвященный в сан епископа Полоцкого, отправился па Белоруссию и начал, с крайней осторожностью, отравлять свои епископские функ¬ции, униаты подняли крик, и король, несмотря на всю опасность момента, не замедлил прийти им на помощь: приказал арестовать Борецкого и Смотрицкого и всех новопоставленных владык. Борецкий с другими владыками, находясь под охраной казацкого вой¬ска, не очень беспокоился этими распоряжениями об аресте, но все-таки они не смели отправиться в свои епархии. А в Белоруссии всех, кто оказывал содействие Смотрицкому или обращался к нему, как к епископу, хватали, арестовали, и король собирался не больше не меньше как предать их смерти. Правда, до смертной казни не дошло, но все-таки эти люди понесли тяжелые наказания, и Смот¬рицкий вынужден был спасаться под защитой казаков. Ввиду этого киевские круги с Сагайдачным решили удержать казаков oт похода, пока король не удовлетворит их требований, пока не «успокоит православной веры».
Казаки, послушав патриарших увещаний и всяких обещаний королевских, сейчас же, еще с зимы, начали было готовиться к походу. Зимой они ходили под Белгород, взяли его, освободили много невольников - тысячи три христиан выпустили на свободу, как говорили на Украине. Затем на волости начали собирать разные при¬пасы -лошадей для артиллерии, порох, свинец и пр.; всякий при¬зыв на королевскую службу был тем приятен казакам, что да-вал им повод собирать таким образом всякие запасли с неказац¬кого населения; поэтому они обыкновенно и откликались так охотно на всякий призыв короля. Борецкий с Сагайдачным решили задер¬жать эту казацкую мобилизацию, пока король не удовлетворит их. В июне была созвана большая казацкая рада - туда королевские по¬сланцы должны были привезти деньги казакам от короля. Туда же поехал Борецкий со множеством духовных лиц. Непосредственно после открытия рады с большим гневом и горечью стал он рассказывать казакам, какие насилия совершаются над их верой; читал письмо из Вильно о неслыханных гонениях на епископов. Затем Сагайдачный прочитал с великим почтением письмо от патриарха: сначала поцеловал его, а, прочитавши, положил его себе на голову.
Казаки были растроганы, подняли крик, присягали защищать веру, не жалея жизни. Но на другой день говорил посол короля, приглашал идти на войну и передал деньги от короля - и казаков снова потянуло в поход. В конце концов решено было отправить королю посольство из Сагайдачного, Иезекииля Курцевича, игумена казацкого Терехтемировского монастыря, недавно посвященного в сан епископа Владимирского; они должны были представить королю необходимость признания новой иерархии - иначе казаки не пойдут на войну.
Но казаки не устояли, когда их стали слонять к походу. В то время как Сагайдачный с Курцевичем ездили в посольстве, казаки с Бородавкой уже двинулись в Молдавию и стали опустошать край. Король отделался от посольства разными общими фразами, ничего верного не обещая, а за это время началась уже война, Сагайдачный поехал прямо на театр ее к казацкому войску. Но Бородавке это даром не прошло. Когда Сагайдачный прибыл в войско, его сторонники начали возбуждать казаков против Бородавки, упрекая его в том, что он плохо распоряжался в походе, потерял много людей в Молдавии, разославши на разъезды, не приготовил запасов и т.п. Бородавку устранили от гетманства, судили, присудили к смерти и казнили в казацкой раде под Хотином, а гетманом снова выбрали Сагайдачного.
Принимая снова гетманскую булаву (уже в последний раз), Сагайдачный решил попытаться казацкими заслугами склонить короля правительство на сторону украинских желаний. Другого выхода и не было для него: бросить польское войско и вернуть казаков с поля битвы, если король не исполнит казацких желаний, Сагайдачный не решался. Польское войско перешло за Днестр под турецкой крепостью Хотином, и огромное турецкое войско уже надвигалось и окру¬жало поляков; казаки же еще не подошли, и поляки боялись, чтобы турки не преградили казакам дорогу и таким образом не разъединили их. Прежде всего, Сагайдачному нужно было отыскать казаков и привести их к полякам. Это он и исполнил, чрезвычайно искусно маневрируя в виду турецких полчищ, и благополучно провел казаков в польский лагерь, но сам не вышел благополучно, так как в поисках казацкого войска наткнулся на турок, и в пере¬стрелке ему прострелили руку; рана так и не зажила, и на следующий год Сагайдачный скончался от нее.
Казацкого войска было, по польским известиям, около 40 тысяч, при небольшой, но исправной артиллерии. Польского войска было около 35 тысяч (в том числе также 8-10 тысяч регулярных казачьих рот). Таким образом, с приходом казаков силы поляков увеличились вдвое. Но не только этот численный прирост ценили поляки: они по¬лагались на казацкую опытность в войне с татарами и турками, на их славную отвагу. Уже из похода казаков к польскому войску, когда казацкие разъезды пробивались сквозь турецкие войска, к полякам доходили рассказы о неслыханной смелости, с какой эти мелкие отряды отбивались от турецких полчищ. И затем, когда ка¬заки стали лагерем около польского лагеря, турецкое войско главную силу и натиск свой направляло на казаков, надеясь, сломив казаков, легко управиться и с поляками. Но казаки не только отбивались от гораздо большего турецкого войска, но переходили сами к наступ¬лению и не раз громили турок и добирались до их лагеря. Уст¬раивали также ночные вылазки, с неслыханной смелостью заползали в середину турецкого войска и приводили турок в немалый страх. Сильно терпели только от отсутствия фуража, но под железной рукой Сагайдачного держались до конца, в то время как из польского войска шляхтичи из знатных фамилий, соскучившись долгой войной, без зазрения совести прятались в возы, посылавшиеся за провиан¬том, и так ускользали из лагеря. Поляки понимали, что держатся только казаками, и когда турецкий султан, потеряв надежду на побе-ду, заключил в конце концов мир с поляками и повел свои войска обратно, поляки признавались, что казакам обязаны спасением Польши от гибели, и до небес восхваляли заслуги казаков и Сагайдачного, их мужество, выдержку, порядок, знакомство с военным делом.
Но когда, полагаясь на эти заслуги и на милостивые обещания короля, Сагайдачный, возвращаясь на Украину с хотинского поля, залитого казацкой кровью, послал королю казацкие петиции, то услышал совсем другое. Немногого и просили казаки. Хотели, чтобы плата была увеличена с 40 тысяч золотых до 100 тысяч; чтобы возмещены были расходы, понесенные в этой войне; чтобы казаки имели право проживать не только в имениях королевских, но и в духовных и шляхетских, пользуясь своими вольностями, и чтобы была «успокоена православная ера». Зная чрезвычайную щекотливость шляхты в вопросе о казацких вольностях, казаки выражали свои желания в очень скромной форме. Напрасно! Король думал, что казаки будут ему уже не нужны, и на этот раз не хотел даже тратить милостивых слов. Сказал, что волю свою передаст через комиссаров, а комиссарам поручил возобновить постановления 1619 г., свести казацкое войско к двум, самое большое трем тысячам с тем, чтобы все прочие возвратились в подданство своим помещикам. Что касается веры, заявил, что казакам как до сих пор не было никаких притеснений, так и впредь не будет - т.е. все останется по-старому. А чтобы казаки легче при¬яли эту пилюлю, велел пообещать Сагайдачному и прочей старшине подарки, чтобы они успокоили казаков.
Комиссию, однако, нельзя было осуществить, так как нечем было заплатить казакам за службу, и не было войска, чтобы послать с комиссарами. Ответ казакам пришлось передать другим путем, но это не изменило дела: надежды казаков рассеялись!
Сагайдачному король оказывал свое благоволение, посылал ему пособия на лечение и т. п., но это не утешало старого гетмана. Он был удручен, видя, что планы и надежды, которыми он жил, не исполнились. Предчувствуя близкий конец, распорядился своим имуществом, предназначив часть его на киевское братство, другую - на львовское братство, с тем, чтобы последнее содержало на доходы от нее ученого магистра», искусного в греческом языке. Скончался через несколько дней, 10 апреля 1622 г., оплакиваемый всеми, кто дорожил национальными украинскими интересами.
|
Опубликовано 27.01.15
|
|
Главная